Вот и сейчас парочка «лоскутков» беспокойно металась неподалеку, будто не выпуская нас из виду. Вскоре к ним присоединились еще несколько.
— Странно, — проговорил я задумчиво. — Легенды говорят о чудовищах и безумии самой земли, но здесь почти спокойно, только — очень мертво.
— Слишком мертво, — откликнулась Фаенна. — Слишком. Она, — эта загадочная «она» — Фаенна не называла ее иначе, и просила не спрашивать о ней, пока я сам ее не увижу, — говорит, что до Мора было иначе. Но теперь гибель грозит всему. Даже безумию. А может быть, уже слишком поздно.
Следующий «рассвет» ничем не отличался от ночи. Светлее не становилось. Царившие кругом тишина и неподвижность неожиданно испугали меня. Я взглянул на привязанных лошадей, и они показались мне окаменевшими мертвыми глыбами.
Вскочив, я подошел и положил ладони на их шеи. Ничего… и вдруг — толчок, другой, я ощутил их пульс, они вздохнули и зашевелились, но я не мог отделаться от чувства, что они ожили лишь когда я к ним прикоснулся. Здесь не стоит спать. Здесь можно заснуть и не проснуться.
— Фаенна! — позвал я, не в силах справиться тревогой. Она не пошевелилась и не ответила. — Фаенна!!!
— Что случилось? — спросила проснувшаяся Фаенна, когда я в панике наклонился над ней. — Ты выглядишь встревоженным.
— Уф… — я перевел дух и уселся на расстеленный плащ, меня охватила внезапная слабость. — Не спи. Тут опасно спать.
Она смотрела на меня удивленно.
— Ты же никогда не был здесь. Откуда ты можешь это знать?
— Оттуда же, откуда знаю о цвете. Я просто в этом уверен.
Фаенна, помолчав, кивнула.
— Она была права.
Я подавил вспышку гнева. Да кто же такая, наконец, эта «она»?
Мы подъезжали к странному месту. Это была заросшая черной ломкой травой равнина. Трава крошилась под ногами, и при этом извивалась и шевелилась. Вглядываясь в нее, я мог бы поклясться, что разглядел на некоторых травинках и на листьях глаза, они поворачивались, внимательно глядя нам вслед, и может быть, эта трава о чем-то думала, и посылала нам вслед свои «травяные» проклятия, если была способна чувствовать. Еще чувствующая что-то смерть. Это хуже обычной смерти. Посреди равнины возвышались кругом огромные валуны, напоминая некий необычный храм, угрожающий и величественный, хотя местами валуны покосились, а положенные на них плиты упали.
И тут я расслышал пение, которое принял сперва за гул ветра в камнях. Голос отдаленно напоминал женский, и пел что-то, не имевщее слов. Это действительно было похоже на вой ветра, унылый и тоскливый плач. Но здесь даже ветер мог быть живым. Или не живым, но чувствующим.
— Это «она»? — спросил я.
Фаенна неуловимо кивнула.
— Да, это Она.
Каменный храм из одних лишь ворот. Проемы, проемы, проемы, зовущие тех, кто мог бы войти сюда. Мы проехали под гигантской каменной аркой, миновали арку поменьше — из тех ворот, что составляли внутренний круг и оказались в центре, где стояло несколько обелисков, и лежал один плоский камень. Я все еще слышал пение, которое не стало громче, напротив, тише, будто поющий затаился, но кто бы это ни был, он нас ждал. Отражаясь от валунов, по храму пронесся вздох.
Фаенна спешилась и глянула на меня.
— Здесь можно не привязывать коней. Они не убегут из круга, пока мы не выведем их. Я кивнул, и ступил на землю. Казалось, песок под моими ногами зашевелился, будто укладываясь поудобнее. Пение стихло.
Фаенна пошла прямо к плоскому камню. Я последовал за ней, и мне казалось, будто я сплю. Быть может, уже не первый день. Только этот сон не был цветным.
Фаенна протянула руки к камню.
— Я привела его, — тихо сказала она.
— Спасибо… — сухо прошелестел ветер. — Морион?.. Морион Альтерн, прикоснись ко мне. Я не причиню тебе вреда…
Это была просто каменная плита. Без изображений, без надписей, ровная, гладко-обтесанная, немного выщербленная временем. Почему она называет меня Морион Альтерн, а не просто Морион?
Фаенна взглянула на меня, и приложила обе ладони к камню. Я тоже положил руку на плиту, и вдруг услышал мучительный стон. Каким-то образом я причинил ей боль. Я попытался отдернуть руку, но она будто приросла к камню, я бессознательно оперся о камень и второй рукой, чтобы оттолкнуться, и меня пронзило невидимой огненной искрой. На какое-то время я ослеп, вокруг, воя, закружился ветер. И вдруг, я оказался словно посреди пустоты, держа за руки прекрасную женщину в белом. Она не была такой, как женщины моего мира, даже Фаенна. Ее платье было просто белым, но ее кожа — была розоватой, ее глаза были серыми, но в них проглядывали зеленые и голубые крапинки, ее руки были теплыми, почти горячими.
— Кто ты… — вырвалось у меня.
— Я — Фаенна, — ответила она, и ее невозможно алые губы дрогнули в улыбке.
— Ты не Фаенна, — сказал я твердо, пытаясь проснуться, теперь уже я знал, что это сон.
— Я не Фаенна из дома Опала, — сказала женщина, и ее голос был словно теплый ветер. — Я Фаенна Альтерн, первая принцесса Дома Хрусталя. Разбуженная смертью. Когда умирает слишком много живых — пробуждаются мертвые. И поверь, нет ничего страшнее этого пробуждения. — Ее голос похолодел и стал безжизненным. Моя кровь начала застывать, каменеть, я задрожал от озноба. Неужели она выпивает из меня жизнь?..
Но внезапно все кончилось.
— Я не причиню тебе вреда, — тихо повторила она. — Не бойся меня. Спрашивай, что ты хочешь узнать?
— Почему Альтерн? — спросил я.
В ее глазах появилось что-то похожее на недоумение.
— Потому что я и мой муж Рен — основатели твоего рода. Ты не знал этого?
— Но ведь Рен Альтерн — еретик. Его книги сожжены, а имя проклято. — От ее рук мне передалась дрожь, я снова причинял ей боль. — Я так и думал, что он просто один из принцев, — сказал я. — Он видел сны…
— Бедные… — выдохнула Фаенна Альтерн. — Вот почему все так случилось. Вы забыли… И забвение обрекает вас на страшную смерть. Он не видел сны. Сны видите вы. Он видел жизнь. И я ее видела. Прежде, когда жила. А вы не живете. Вы лишь умираете.
— Мы не знаем другой жизни, — ответил я через силу.
— Может быть, уже поздно, — сказала призрачная и такая живая женщина. — Но вы должны проснуться. Проснуться, когда ты мертв — ужасно. Но проснуться, когда ты жив — это единственное, что стоит жизни. Верните жизнь этому миру. Вы должны, поэтому вы видите сны — вы должны вернуть то, что вам снится, это в вашей крови, вы должны были помнить, всегда помнить.
— Но как?! — спросил я.
— Рен оставил книги…
— Я читал их, — сказал я. — То, что от них осталось. Но в них ничего нет, не больше, чем в моих снах — мир родился в огне, и в огне же чуть не погиб. Но погибнет он тогда, когда придут тьма и холод. Весь наш мир таков, как в конце этой книги, и ничего больше.
