Регги отложил в сторону видеокамеру, выругался сквозь зубы и произнес.
— Если ТАМ что-то есть, то мы порадуем тень этого парня, когда сделаем наш бизнес.
— Да, — лаконично отозвался Снорк.
— Слушай, — продолжил Регги, — зачем ты привел меня сюда и показал это дерьмо?
— Я сделал это на всякий случай. Вдруг у тебя оставались какие-нибудь иллюзии.
— Иллюзии о чем, Снорк? Об этих лордах-плантаторах?
— Да. И о рабах тоже. Ты заметил, как они умирали?
— Я заметил. Они еле двигались. Это понятно. Они были оглушены страхом, они ведь фермеры, а не бойцы, в отличие от последнего парня… Черт! Жаль, что он погиб.
— Не фермеры, а рабы, — поправил Снорк, — они родились, выросли и умерли, как скот.
— Нет! — Регги качнул головой, — Я не идеалист, но уверен: люди не рождаются скотами. Аргумент про то, как они умирали, не стоит и цента. Многие люди, которых я очень уважаю, растерялись бы в такой ситуации, и позволили бы заколоть себя, как свиней. Понимаешь, этот чертов гениальный Вольфганг Гете, был ни хрена не прав!
— Ты все-таки философ, — слегка насмешливо отреагировал Снорк, — но тут неудачная позиция для философствования. Идем в Абобем. Ты помнишь правила движения?
— Я не первый раз на войне, — проворчал Регги.
— Это ясно, — сказал Снорк, — но ты редко воюешь, и на всякий случай, я спрашиваю.
Абобем представлял собой поселок-призрак, прячущийся в узкой полоске джунглей между южными склонами гор Абоб и мангровыми зарослями соленых болот южного берега Долака. Здесь была опорная точка «Натуралистического фото-клуба», а еще две точки располагались в Кекоро, в семидесяти километрах отсюда, на северо-западном берегу, и в Моа-Моа в ста километрах, на южном берегу. На самых подробных картах официального класса, из этих трех населенных пунктов существовал лишь Моа-Моа, а Кекоро и Абобем были известны лишь туземцам и «натуралистическим фотографам».
Тони Тамере, он же — Регги проходил здесь по разряду «ассоциированных участников натуралистического фото-клуба», а значит, мог пользоваться местом у общего котла и спальным углом в одном из туземных домиков на бамбуковых ножках-сваях. Сейчас актуален был первый параграф: место у общего котла. Когда по-своему симпатичная туземная девушка по имени Хэп плюхнула порции каши из батата с мясом и особыми специями в миски Снорка и Регги, Снорк поблагодарил ее на местном наречии, а затем напомнил компаньону:
— Регги, ты собирался рассказать что-то про философию Гете.
— Верно, — гаваец кивнул, — У Гете в «Фаусте» есть бредовая тема: «Лишь тот достоин жизни и свободы, кто каждый день за них идет на бой!». Понимаешь, Снорк, если так рассуждать, то никогда не вылезешь из каменного века. Каждый человек каждый день идет на бой, хозяйственными делами занимается по остаточному принципу, о науке и технике вообще не успевает задуматься. Какое будущее у племени поклонников Гете? Похоже, они будут бегать с каменными топорами, пока их всех не перестреляют.
— Логично, — согласился Снорк, — а к чему ты это?
— К твоему аргументу про покорно умирающих рабов. Не все должны быть бойцами.
— Тоже логично. Можно не быть бойцом, но, нужно быть человеком, а человек всегда откажется быть чьим-то рабом, это и отличает человека от скота.
— Если человек родился рабом, — возразил Регги, — то как можно предъявлять к нему требование, чтобы он отказался? Он ведь не имеет понятия ни о какой свободе.
Снорк принял очень серьезный вид, поднял вверх ладонь и стал вдруг похож не на филиппинского боевика (каковым являлся), а на китайского даоса.
— Оставим тех, кто родился уже в Авалоне, на Долаке. Но, те рабы, которым сейчас примерно 40 лет, родились в деревнях Бенгалии, и выросли лично свободными.
— Слушай, Снорк, где ты видел в Бенгалии свободу? — снова возразил гаваец.
— Но, — ответил тот, — ты же не будешь спорить, что любой бенгальский фермер может уехать из своей деревни, и из страны. Никто его не станет держать силой. Так вот: эти бенгальцы едут в самые дерьмовые места, на самую черную работу, к работодателям, которые не считают их за людей. Они унтерменши, вроде зверьков-леммингов, сначала плодятся в несметном количестве, а потом толпой бегут искать еду по такому пути, на котором не надо думать. Эти побежали в Авалон, попали в рабство, получают корм и плодятся на радость лордам-плантаторам. После заката мы поедем в деревню рабов на рекогносцировку, и ты сам сможешь оценить скорость бридинга по доле беременных и кормящих женщин в этом стаде. Они получили то, к чему стремились.
— По-моему, — сказал Регги, — Ты их за что-то очень не любишь.
— Да, — лаконично подтвердил Снорк.
— Ясно. Тогда я не буду с тобой спорить на эту тему, а просто спрошу: что твоя команда планирует делать с этими бенгальцами в ходе продвижения нашего общего бизнеса?
— Ничего не планирует. Пусть индонезийская полиция депортирует это стадо обратно в Бенгалию. Так будет удобнее и туземцам, и нам, и полиции, которая, сделав это, сможет отрапортовать своему правительству, что закрыла хотя бы один вопрос.
Гаваец прожевал еще ложку бататов с мясом и равнодушно пожал плечами.
— ОК. Будем исходить из этого. А как планируются отношения с племенами туземцев?
— Очень просто. Они хозяева этой земли. Мы их друзья. Есть еще индонезийцы, но это проблема, которую мы будем решать не сегодня и не завтра.
— ОК, — повторил Регги, — мы друзья туземцев. Но мы собираемся втянуть их в войну с лордами-плантаторами, а войны не бывает без материальных и людских потерь.
— Мы не будем втягивать туземцев в войну, — отозвался Снорк, — мы им поможем, когда нападет Авалон. Рыцарские завоевательные походы неизбежны, как учит история. Мы знаем даже, когда и против кого будет поход, и что является формальным поводом.
— И что же?
— Выпас свиней из поселка Наэне на маковых плантациях в поместье Эссом, на западе Авалона. Сейчас лорд-плантатор готовится наказать туземцев Наэне в рыцарском стиле: поселок сжечь, а туземцев частично перебить, а частично обратить в рабство. Конечно, рыцарь не упустит и возможность поохотиться на туземцев, разбегающихся по лесу.
— Ясно, — Регги кивнул, — а ваша команда будет участвовать, я правильно понял?
— Да, — подтвердил Снорк.
— Мы тоже будем участвовать, — добавила Хэп, разливая в кружки ароматный чай.
— Вы, это кто? — спросил Регги, глядя на молодую туземку.
— Мы, дони, люди Долака, — спокойно ответила она, — Конг Ксет, который слышит, как разговаривают звезды, узнал, что пришло время.
