— Только не говори, что готовил вон те чёрные полоски и это они так замечательно пахнут.
— Только не рассказывай, что откажешься от еды из-за каких-то чёрных полосок, — поддел он её, пряча улыбку: девчонка проголодалась и жадно принюхивалась к аппетитным запахам.
— Ладно, — сдалась она, — я не буду смотреть, что ем — и жизнь наладится.
— Утром отправимся пешком. Дальше кони не пройдут.
— Ушан, гордись: отныне ты конь, — потрепала Дара осло и украдкой скормила животному свой кусок хлеба. — А с ними что?
— Останутся здесь. Есть маленький ручеёк, трава.
— Их никто не съест?
— Нет. Охранные знаки от диких животных сберегут.
Дара кивнула:
— Хорошо бы. Назад пешком я точно не доползу.
Она съела всё и, прихлёбывая ароматный отвар из ягод и душистых трав, клевала носом: её разморило от сытости и усталости.
— Здесь есть небольшая пещера. Перебирайся, пока не уснула.
— А ты? — пробормотала сонно, с трудом поднимаясь на ноги.
— И я отдохну. За меня не переживай. Когда-то властитель Верхолётной Долины мог бодрствовать сутками или спать на голой земле, готовый вскочить в любой момент, чтобы убить какую-нибудь тварь.
— Тебе… нравилась такая жизнь?..
Она присела у входа пещеры и смотрела на затухающий огонь.
— Не знаю. Жилось тяжело, но проще. А я как-то не задумывался, нравится мне быть стакером или нет. Я просто им был. Отдыхай, Дара. Завтра очень непростой день.
Она уснула мгновенно, а он долго смотрел на угли костра и в ночное небо. Искал ответы, но не находил. Знал, что глупо терзаться, но ничего не мог поделать… Даже в полудрёме виделось ему лицо маленькой сестрёнки, которую он спас от жестокого Пора, и ничего не может сделать сейчас…
С первыми лучами солнца он поднял Дару. Девчонка вскочила мгновенно, будто ждала его прикосновения. Безропотно выслушала наставления, спокойно позволила обвязать себя веревкой и послушно карабкалась по скалам, выполняя все его приказы.
Часть пути он проделывал сам, а потом поднимал её на верёвке. Пару раз она срывалась, расцарапала руки в кровь, но не жаловалась. когда он мазал ей ладони и обматывал полотном. Она поднималась, сцепив зубы, но не посмела стонать или плакать, хотя пару раз он видел, как блестели её глаза.
Когда они достигли скального выступа, Дара рухнула пластом и лежала, тяжело дыша, уткнувшись лицом в камень. Наверное, плакала, но скрывала от него свою слабость.
— Отдохни. Осталось немного. Думаю, к темноте мы доберемся до избушки старой прорицательницы.
— Навязалась на твою голову, — глухо сказала девчонка, не поднимая головы, — Келлабума была права: сам ты добрался бы быстрее, а так ещё и меня приходится тянуть за собой.
Геллан осторожно погладил её по капюшону:
— Я сам согласился, и если тебе станет легче, скажу: сейчас в одиночку идти было бы тяжелее. Не разговаривать и думать об одном и том же.
Она неуклюже села и тяжело привалилась к неровной каменной поверхности, украдкой вытирая лицо капюшоном. Он старательно не смотрел на девчонку, но остро чувствовал каждый её вздох и эмоцию.
— Мне нужно, чтобы кто-то был рядом. И рад, что ты не бросила меня.
Дара нервно хихикнула:
— Да уж. Кто ещё кого не бросил.
Он заново смазал и перебинтовал ей руки, начертил знак, притупляющий боль, тщательно проверил верёвку на прочность, и они продолжили карабкаться вверх.
Последние метры дались нелегко: чувствовалась усталость, когда ноет тело и отказывают мышцы. Последние десятки метров он не позволил Даре подниматься: девчонка совсем ослабла, поэтому он карабкался и тянул, карабкался и тянул, не задумываясь, не останавливаясь. Боль в теле — ничто. Боль в теле побороть легче всего. В какой-то момент, когда он полностью отрешился, стало легче дышать и двигаться.
— Кажется, мы пришли, — сказала Дара хрипло и указала дрожащей рукой на покосившуюся избушку, что прилепилась к скале, как рукокрылый пикс. — Интересно, как старуха не сворачивает себе шею?
— Привыкла. Смотри: возле домика почти ровно и есть тропки.
— Тихо что-то…
— В горах без надобности не шумят. Пойдём.
Геллан решительно зашагал по едва заметной тропинке и увлёк Дару за собой. Точно с такой же решительностью он потянул на себя дверь. Та открылась легко. Они замерли на пороге, привыкая к полутьме помещения. Дара, ойкнув, попятилась, и только крепкая рука Геллана удержала её от позорного бегства: на полу убогой комнатушки сидело привидение. Длинные спутанные волосы, на руках — цепи, на теле — белая рубашка до пят с широкими рукавами.
Привидение чихнуло, шмыгнуло носом и заплакало. Тихо-тихо и жалко-жалко, как потерявшийся в лесу ребёнок.
— Геллан… она живая, как думаешь?.. — опасливо спросила Дара и безотчётно прижалась к его боку.
— Не бойся, она живая, — хмыкнул он, переступая порог и потянув за собой Дару.
— Настоящее привидение, ей-богу… Все приметы сходятся: белый саван, цепи на руках, длинные волосы… что там еще-то, блин… Стенает — во…
— Она не бесплотна, успокойся.
— Тогда зомби…
— Дара, я тебя не понимаю и не узнаю.
— Ну, это…
Дара порылась в мозгах и выдала:
— Умертвие! Ты близко не подходи, а то сейчас цепь на шею накинет — и привет… задушит.
Умертвие, звякнув цепями, шумно высморкалось в широкий рукав и заплакало ещё горше.
— Перестань, ты её пугаешь, — сказал он тихо, пытаясь подавить не вовремя пришедший смех.
Геллан осторожно подошёл к девушке, сидящей на полу.
— Кто ты? — спросил спокойно и прикоснулся к спутанным волосам.
Привидение встрепенулось и подняло зарёванное лицо:
— Вы… живые?.. Настоящие?..
Дара фыркнула, Геллан сжал девчонке руку.
— Мы живые. Ищем старую прорицательницу. Думали, она живёт в этом доме.
В ответ — звон цепей и рыдания.
— А бабушки нетуууу, — заревела горько, размазывая слёзы кулаками, — умерлаааааа…
Дара с Гелланом переглянулись. Геллан помрачнел.
— Давно умерла?
— Не знаююююю, — завывала девушка, — десятины две назаааад… а может, месяц…
— А цепи-то зачем нацепила? Людей пугать? — спросила Дара. — Привидением прикидываешься или умертвием?..
Девушка отчаянно затрясла головой:
— Ко̀зла сбежалааааа!
— Ты что-нибудь понимаешь, Геллан?
— Понимаю. Прорицательница умерла. А у… привидения сбежала ко̀зла. — Он запнулся, пытаясь объяснить. — Что-то вроде коровы, только помельче.
— Коза. Коза от неё удрала. Я б тоже… удрала. Тебя как зовут, умертвие?
— Я не умертвие, — обиделась девушка, сверкнув глазами. — Я Алеста.
И в этот момент она перестала рыдать. Вытерла слёзы, выбросила цепь и выпрямила спину. Посмотрела на Дару и Геллана с достоинством и выдала:
— Зачем пожаловали, путники, в дом прорицательницы?
У Дары отвалилась челюсть, Геллан поспешно сжал ей руку, чтобы опять что-нибудь ненужное не брякнула.
— Узнать хотели кое-что.
— Только прорицательницы нет, оказывается… — вклинилась Дара.
Девушка поднялась с пола и провела рукой по спутанным волосам.
— Ну почему же нет? — в голосе её прозвучал металл. — Я Алеста, вечная дева-прорицательница. Да воззовут ко мне путники и получат желаемое. Прошлое или будущее, тайное или явное откроется перед взором, и сгинет мрак, падёт пелена, обозначатся чёткие грани грядущих откровений! Вопрошайте, путники! — приказала властно и напряглась всем телом, как струна, — тонкая и звонкая.
Дара, уткнувшись Геллану в бок, придушенно хихикнула и поспешно вырвала руку из его ладони.
— Давай, Алеста, отдохнём с дороги. Поужинаем, козлу твою найдём. А потом и поговорим, — он говорил тихо и буднично, снимая заплечные сумы и оглядываясь вокруг.
В избушке царили запустение и беспорядок: вещи разбросаны, пол давно не метен, стол покрылся пылью.
Из полупустого ведра он налил воды в таз и тихо приказал:
— Умойся, причешись, надень будничное платье. Время скорбить белой одеждой вышло. А мы пока козлу поищем.
