Он приготовил ужин на костре, сложенном из сушняка, — на близлежащих холмах, покрытых густою растительностью, найти достаточно дров было делом приятным и легким, — еще до того, как последние отблески уходящего дня погасли на западном горизонте.
— Смотри, Эдди! — вскрикнула она, показывая наверх.
Он поднял голову и увидел одинокую звезду, что сияла на ночном небе.
— Правда, красиво?
— Да. — Внезапно, безо всякой причины, у него на глаза навернулись слезы. Где он был всю свою проклятую жизнь? Где он был, что он делал, с кем проводил свое время, и почему вдруг все это стало ему противно, как будто всю жизнь он провел в большой яме с дерьмом?
Ее лицо, поднятое к небесам, было красиво до невозможности, до жути: неопровержимая красота в мягком мерцании ночного костра, красота, о которой не ведает та, кто отмечена ею, а лишь смотрит на небо, на единственную звезду широко распахнутыми в изумлении глазами и тихо смеется.
— Вижу первую звезду, по секрету ей шепну, — произнесла она и умолкла, взглянув на Эдди. — Ты знаешь, Эдди, откуда это?
— Да, — сказал Эдди, не подняв головы. Голос его прозвучал вполне сносно, но если бы он поднял голову, она бы увидела, что он плачет.
— Тогда давай вместе. Но тебе нужно смотреть на нее.
— О'кей.
Он вытер слезы ладонью и запрокинул голову. Теперь они вместе смотрели на единственную в ночном небе звезду.
— Вижу первую звезду…
Она поглядела на Эдди, и продолжили они вместе:
— По секрету ей шепну…
Она протянул руку, и он взял ее. Их руки сплелись: красивая, цвета светлого шоколада, и красивая, белая, точно грудка голубки.
— У меня, звезда ночная… — проговорили они торжественно в один голос, взявшись за руки, как двое детей, которым еще предстояло стать мужчиной и женщиной, когда совсем стемнеет, и она спросит, спит он или нет, и он ответит, что нет, и она попросит, чтобы он обнял ее, потому что ей холодно, — … есть желание одно.
Он посмотрели друг на друга, и он увидел, как по щекам ее текут слезы. И он тоже заплакал, уже не стыдясь своих слез. Стыд прошел, сменившись невыразимым облегчением.
Они улыбнулись друг другу.
— Я тебе его доверю, пусть исполнится оно, — сказал Эдди и про себя подумал: «Чтобы всегда ты была со мной».
— Я тебе его доверю, пусть исполнится оно, — отозвалась она и загадала: «Если мне суждено умереть здесь, пусть моя смерть будет легкой и пусть этот замечательный человек будет рядом со мной».
— Прости, что я плачу, — сказала она, вытирая глаза. — Я вообще редко плачу, но сегодня…
— Сегодня был очень тяжелый день, — закончил за нее Эдди.
— Да. И тебе, Эдди, надо поесть.
— И тебе тоже.
— Надеюсь, больше меня не стошнит.
Он улыбнулся ей.
— Думаю, нет.
6
Потом, когда чужие галактики закружились над ними в своем медленном танце, они оба узнали в первый раз в жизни, каким сладким и полным может быть акт любви.
7
На рассвете они отправились дальше, стараясь ехать как можно быстрее, и к девяти часам Эдди очень пожалел о том, что не спросил у Роланда, как быть, если, когда они доберутся до места, где гряда гор подступает вплотную к воде, двери не будет. Вопрос весьма важный, поскольку они приближались уже к концу пляжа — в этом не было никаких сомнений. Горный кряж, вытянувшийся по диагонали, подступал все ближе к морю.
Собственно говоря, пляжа как такового уже давно не было: грунт под ногами стал твердым и достаточно ровным. «Какая-то стихия — может быть, — думал Эдди, — воды, стекавшие с гор или сильное наводнение в сезон дождей (правда, за время его пребывания в этом мире с неба не упало ни капли дождя; пару раз собирались тучи, но каждый раз их разносило ветром) — сгладила выступы скал».
В половине десятого Одетта вдруг закричала:
— Стой, Эдди! Стой!
Он остановился так резко, что ей пришлось изо всей силы вцепиться в подлокотники, чтобы не вывалиться из коляски. Он бросился к ней.
— Извини. Все нормально?
— Нормально.
Он понял, что ошибся: принял ее возбуждение за выражение боли.
Она указала вперед.
— Вон там! Видишь?
Он прикрыл глаза рукой, но ничего не увидел. Прищурился. Потом ему показалось… нет, просто марево от жары, нагретый воздух над слежавшимся грунтом.
— По-моему, ничего там нет. — Он улыбнулся. — Может быть, ты просто хочешь увидеть ее, вот тебе и представляется.
— Нет же, я вижу! — Она обернулась к нему, на ее возбужденном лице сияла улыбка. — Стоит там сама по себе! У самого конца пляжа.
Он посмотрел еще раз, сощурившись аж до слез. Ему опять показалось, что он что-то видит. Ты видишь, — сказал он себе и улыбнулся. Она хочет, чтобы ты увидел, вот тебе и мерещится.
— Вроде чего-то там есть, — подытожил он, но не потому, что сам в это поверил, а потому, что верила она.
— Пойдем!
Эдди снова встал позади коляски и принялся растирать себе поясницу, где давно уже угнездилась тупая боль. Она оглянулась:
— Ну и чего ты ждешь?
— Ты действительно думаешь, что она там есть? Правда?
— Да!
— Ну тогда ладно, пойдем!
Эдди толкнул коляску.
8
А через полчаса он тоже ее увидел. Боже, подумал он. У нее глаз не хуже, чем у Роланда. Если не лучше.
Никто их них не хотел останавливаться, чтобы перекусить, но им обоим нужно было поесть. Они подкрепились на скорую руку и снова тронулись в путь. Приближался прилив, и Эдди с растущей тревогой поглядел направо — на запад. Пока что они еще шли выше полосы гниющих водорослей, отмечающей верхнюю границу прилива, но Эдди боялся, что к тому времени, когда они доберутся до двери, они окажутся в неуютном узеньком клинышке между морем с одной стороны и горным кряжем с другой. Теперь уже отроги гор были видны отчетливо. Причем этот вид не сулил ничего хорошего: каменистые склоны, поросшие низенькими деревцами, — изогнутые корни которых отчаянно цеплялись за скудную почву, больше всего они напоминали суставы, пораженные тяжелой формой артрита, — и колючим кустарником. Склоны не слишком крутые, но с инвалидной коляской туда все равно не вскарабкаешься. Вероятно, ему хватит сил какое-то время нести Одетту на руках, и, скорее всего, именно это ему и придется делать — но от чего его воротило, так это от мысли, что ему нужно будет оставить ее там одну.
В первый раз за все свое пребывание в этом мире Эдди услышал жужжание насекомых. Похоже на стрекотание сверчка, только звук был гораздо выше и без колебаний в ритме — непрерывное, монотонное ж-ж-ж-ж-ж-ж, как гудение электрических проводов. В первый раз появились другие птицы, а не одни только чайки. Какие-то большие, с жесткими крыльями, кружились в небе вдали от моря над твердой землей. Наверное, ястребы, подумал Эдди. Временами они, сложив крылья, камнем падали вниз. Охотились. На кого? Ну, на каких-нибудь мелких зверюшек. Ничего. Все нормально.
