– Каждому человеку есть что скрывать от других. Но иногда удается встретить того, с кем нет нужды таиться и лгать. Правда, тут уже все зависит от самой тайны… А что мешало вашему дяде жить полной жизнью?
Блондин молчал довольно долго, раздираемый сомнениями. Скорее всего, не хотел порочить память родного умершего человека, поэтому пришлось выразиться яснее:
– Он все равно мертв, старшина. И уже не оживет. Единственное, что вам остается: похоронить дядю вместе с причинами его смерти либо вытащить их на свет божий. Решайте.
Легко ставить другого перед мучительным выбором. Будь я на месте светловолосого стражника, взял бы на размышление не меньше суток, а он справился намного быстрее. Тряхнул головой и сказал:
– Я хочу знать, почему он умер. И если его убили… Виновный должен быть наказан.
– Хорошо. Итак, дяде было что скрывать от близких?
– Да.
– Он сам рассказал вам или…
Старшина Сепп снова чуть покраснел.
– Я случайно заметил. Ну не то чтобы случайно… Дяде нравилось воровать.
Не самое приличное занятие для казначея. Хотя и самое ожидаемое.
– Как же он держался на службе?
– Он… он воровал только дома. Время от времени пробовал стащить у меня из кармана что-нибудь.
– Ради развлечения?
– Не знаю. Но за порогом он никогда не давал воли своим наклонностям.
– Иначе вы бы знали?
– Конечно. Я ведь слежу за порядком в порту.
– И давно он так развлекался?
– Сколько я его знаю.
– Вы не отговаривали его? Не пытались убедить, что это неподобающее занятие, пусть даже шуточное?
Стражник вздохнул:
– Один раз. Поговорил с ним начистоту.
– Помогло?
– Ну… наверное. Но дядя после того разговора долго казался таким несчастным, что мне стало совестно. Да пусть бы лучше воровал у меня, чем вечно печалился!
Добрый парень. И похоже, очень любил своего родственника. Готов был закрывать глаза на его шалости, которые…
А что, если казначей решил перенести свою «охоту» из дома на улицу? Племянник же его пристыдил, значит, в родных стенах воровать больше не хотелось. Вернее, прежнее развлечение не доставляло удовольствия, а тяга оставалась и только крепла. Наконец окрепла до такой степени, что терпеть стало невмоготу: казначей пошел, украл, принес добычу в укромное место. А что случилось потом? Хозяин украденного явился?
– Он был хорошим вором?
– Отвратительным, – признался старшина Сепп. – Его поймал бы за руку даже слепой и глухой старик. Поэтому дядя и не пытался воровать на улице.
Неудивительно тогда, что его легко выследили. Странно другое. Почему он решился?
– Вы сказали, казначей долго печалился? И в день смерти тоже?
– Нет, – подумав, ответил стражник. – Последний месяц вроде отошел от обиды. Пожалуй, даже повеселел.
Значит, что-то произошло. Что-то изменившее его жизнь.
– Нужно опросить всех, кто его знал. И особенно тех, кто видел его перед смертью. Справитесь?
Стражник кивнул.
– И не торопитесь с захоронением. Возможно, его тело еще понадобится.
– Как скажете, – согласился старшина Сепп, поправляя одежду умершего и ледяную крошку, а я вернулся на свежий воздух и только там почувствовал, что могу сделать глубокий вдох.
– Ну как, все выяснил?
– Многое. Кроме одного: что все-таки убило этого несчастного.
Лус пожала плечами:
– Нет ран? Сам умер. Голову напекло, к примеру. Он ведь был уже немолод?
– Да, из юношеского возраста вышел давно. И ран нет. Зато есть другие следы. И я таких точно никогда не видел.
Девичьи глаза сверкнули алым:
– Что за следы? Может, мне знакомы?
– Сходи посмотри, пока племянник все не упаковал обратно.
– Нет уж, – скривилась Лус. – Не люблю покойников. Лучше тебя послушаю.
Я не очень-то верил, что демон может мне помочь, но покорно описал увиденное:
– С ладонями трудно что-то сказать: один сплошной синяк, только есть участки чуть темнее прочих. Словно отметины от какой-то штуки. А вот на груди видно четко. Три темных пятнышка, а между ними кожа белесая, словно от ожога.
– Три пятнышка? – задумчиво переспросил демон.
– Да, и если провести между ними линии, получится треугольник. Небольшой, его можно легко накрыть ладонью. Видел что-нибудь подобное?
– Угу.
– Где и когда?
Вместо ответа Лус скользнула пальчиками между полами моей куртки, потянула за шнурок рубашечного ворота и мрачно предложила:
– Посмотри вниз.
Я опустил взгляд на собственную грудь и в следующее мгновение едва не забыл, как надо дышать: примерно в том же месте, что и на теле умершего, на моей коже тоже белел рубец. Треугольный. Правда, в его вершинах никаких темных пятен уже не наблюдалось.
– Что все это значит?
– У тебя такое было. Когда очнулся и посрывал с себя всю ту дрянь. Помнишь?
* * *
– Нужно уходить из этого города. Сейчас же.
– Думаешь?
– Казначея убили, извлекая эссенцию. Других вариантов нет. А это значит, что здесь орудует либо наша старая знакомая, либо…
– Зачем ей прятаться? – усомнился демон. – Она же у вас какая-то важная шишка, да? Могла бы просто велеть привести этого мужика к себе и делать все, что захочет. А племяннику было бы заявлено, чтобы забыл о дяде навсегда.
Да, скорее всего, так оно и было бы. Женщина с золотым знаком на синей мантии не стеснялась отдавать приказы, особенно тому, кто не желал подчиняться. Она легко могла прийти в любой Наблюдательный дом, сверкнуть своим звеном, потребовать хоть луну с неба и не ждать отказа. А здесь больше похоже, что действовали скрытно. Правда, почему же тогда не скинули тело в воду? Глядишь, унесло бы течением подальше. Вместе с вопросами. Ан нет, оставили на виду. В реку скинуть не могли, это понятно: вдруг всплеск услышали бы на набережной? Но могли припрятать здесь, среди тюков. Почему же не стали заметать следы?
Собирались тут же покинуть город? Возможно.
Хотели припугнуть кого-то и затравить? Тоже может быть.
Но все-таки – первое или второе?
– Если это кто-то другой, опасность становится только больше.
– Тебе виднее, – согласился демон. – Только я не уйду, пока не повидаю того, о ком говорил.
– Это сумасшествие.
– Согласен. Но если мы сбежим сейчас, упустим хороший шанс узнать о собрании.
– В Жемчужном поясе много городов, выбирай любой. У нас еще есть время рискнуть.
– Вот! – улыбнулась Лус. – И мы рискнем. К тому же хоть мой знакомец того мало заслуживает, стоит его предупредить об убийце. Это развяжет ему язык лучше, чем угрозы, уверен.
