Шатры послов раскинулись под стенами Антэлы, и десять гвардейцев эскорта уже вышли из дворца, чтобы сопроводить прибывших к правителю Тэлы. Ждать осталось недолго, но время для Матерна тянулось несоизмеримо медленнее, чем обычно. Видимо, сказывалось нервное напряжение.
Еще было слишком рано для официальных приемов. Огненный диск Гардэрна только начинал свое путешествие по небосводу и не успел до конца разогнать промозглый ночной туман, но вейнгар решил удовлетворить просьбу рианитов о времени встречи. Сославшись на требование своего единого Бога, они настаивали на приеме в рассветные часы. Странная блажь, которой Матерн не понимал, но все же решил пойти на уступки. Он мог себе это позволить — проявить благосклонность.
Мужчина волновался. Ему не доводилось пока иметь дел с представителями этого народа. Рианиты жили замкнуто. Имели минимум торговых отношений с инородцами и все они, насколько он знал, велись по ту сторону гор. На земли тэланцев рианиты прибыли впервые.
Отчего так сложилось вейнгар не знал, но, сколько бы он ранее не пытался наладить хоть какие-то взаимоотношения с этим народом, ничего не получалось. Его посольства не смогли пересечь Трисшунских гор, где охранные кордоны, стоящие у узких ущелий, не пропускали никого.
Одно время он думал, что это происходит из-за карателей, когда разочарованные послы, из раза в раз, докладывали ему, как дорогу преграждали безмолвные стражи. Затем изменил свое мнение, списавшись с Милуани. С Эргастенией рианиты также отказывались иметь дело, а той никакие шисгарцы не угрожали.
Когда слуга-привратник заглянул в приоткрытую дверь и объявил, что посольство вошло в замок, вейнгар устроился в огромном каменном кресле, венчающем возвышение в центре зала. Скрытый механизм позволял округлой верхушке подиума вращаться, чтобы сидящий в кресле правитель мог обозревать весь церемониальный зал и собравшихся в нем подданных.
Насколько он знал, это устройство досталось тэланцам в наследство от тех, кто занимал эти земли ранее, но тогда вместо каменного кресла здесь стояла какая-то скульптура. Если он ничего не путал, то женская, во всяком случаем в хрониках описывалась именно дева. В них даже имелась зарисовка практически обнаженной девушки, у ног которой сидели различные звери. Куда в дальнейшем делось это изваяние, мужчина не знал, да и не интересовался собственно.
В целом, Матерн терпеть не мог, как это место, так и сам трон — вечно холодный и чрезвычайно неудобный. Он очень редко проводил встречи в церемониальном зале, предпочитая меньший, примыкающий непосредственно к большему. Но сегодня решил предстать перед рианитами во всем своем величии, раз уж они сподобились прибыть к нему сами.
Наблюдая за тем, как распахнулись широкие резные створки двери, как гвардейцы парадным караулом выстроились на входе в зал, Матерн в очередной раз задался вопросом, что изменилось? С какой целью рианиты снарядили посольство, если сами так долго отказывали во встрече? Поворот по меньшей мере, неожиданный для него.
Пока глашатай громко и четко перечислял чины и регалии прибывших, Матерн с непроницаемой маской на лице разглядывал представителей посольства. Трое мужчин, застывшие напротив него, производили неизгладимое впечатление. Высокие, статные и очень смуглые, что вейнгару совсем не понравилось. Они напомнили ему того, о ком мужчина предпочел бы не вспоминать вовсе — ненавистного Таргена.
Складывалось ощущение, что они и отродье Лурасы принадлежали к одной ветви, а значит, состояли в родстве с карателями. Эта мысль вынудила вейнгара судорожно сглотнуть. Он уже жалел, что согласился принять их.
* * *
Замыкая цепочку каменщиков, он пробирался по узкому проходу к месту работ. Сегодня их вели к новым, еще не осмотренным толком местам, а потому выбрали самых сильных работников. Все мужчины были молоды и плечисты, способны долгое время махать киркой и таскать скальные обломки к выходу. Он, вполне заслуженно, оказался среди них.
Никто не разговаривал. Все сосредоточились на том, чтобы миновать нестабильный участок, где частенько случался камнепад. На днях здесь завалило трех мальчишек, отправленных изучать боковой разлом, образовавшийся после предыдущего обвала. Он и сейчас ощущал витающий в воздухе запах страха — страха неминуемой смерти.
Их сопровождало четыре надсмотрщика. Те, что шли позади него, тяжело дышали, выплескивая новую порцию ужаса в спертый воздух. Они являлись такими же заложниками пещер, как и он сам, только существование их было чуть более приемлемым, более вольготным.
Когда замыкающий цепь надсмотрщик выбрался из расщелины, воздух рассек пронзительный свист плети, призывающий каменщиков начать работу. Он молча занял свободное место и взмахнул киркой. Она с протестующим звоном врезалась в камень, чтобы отколоть от него изрядный кусок породы, рухнувший к его ногам. Скала здесь была пористой и легко поддавалась воздействию. Он принялся за работу.
Удар. Другой. Звук хлыста, врезающегося в плоть нерадивого труженика. Гневные рыки смотрящих. Все, как всегда. Ничего неожиданного, только привычные будни пещерного раба.
Он работал, пока не взмок, и руки не задрожали от напряжения. Опершись на древко кирки, стер пот, застилающий глаза. Всего мгновенье, а плечо уже обожгла рвущая боль. Он зашипел, выпуская воздух из легких, и обернулся посмотреть на ударившего. С издевательской ухмылкой кривящей губы за его спиной стоял бывший хозяин — Гурнаг.
— Давно не виделись, звереныш! — загоготал он, замахиваясь. — Давно не пробовал моей девочки?!
Острые клыки кошки полоснули по ребрам. В нем проснулась злость. Желваки заходили ходуном, не давая зубам разжаться, а стону сорваться с губ.
— Помнишь, как мы веселились? Как я ласкал тебя? Или забыл уже? — шипя ядовитой змеей, плеть завилась в спираль, воскрешая болезненные воспоминания.
— Отчего же, помню, — выдавил он сквозь зубы. — Твои ласки были нежнее женских рук.
Гурнаг разразился хохотом, привлекая внимание остальных надсмотрщиков.
— Что у тебя? — раздалось с другого конца пещеры.
— Ничего, — выкрикнул мужчина. — Свою любимую зверушку нашел.
— Бывшую зверушку, — поправил он, цедя слова.
— Это мы еще посмотрим, — оскалился Гурнаг, занося руку для удара.
— Нечего смотреть, — прорычал он, отбрасывая кирку в сторону. — Вызов!
Его крик, огласивший пещеру, перекрыл все другие звуки. Заставил каменщиков в изумлении замереть, а надсмотрщиков ошеломленно разинуть рты.
Вызов был редкостью. В открытое, освещенное законом пещер противоборство с обладателями хлыста и кинжала бесправные вступали редко. Практически никогда.
