Сорвав, наконец, платье, Седрик на некоторое время замер, рассматривая тело жены. Округлый живот явно указывал на перевалившую за середину беременность, но не портил прелести юной женщины, наоборот, дополняя ее. Необъяснимым образом все следы пыток и ожогов уже успели сойти, и ничто не нарушало гладкости светлой кожи. Шею и руки Марики по-прежнему украшали драгоценности – ровно столько, чтобы это не казалось чрезмерным. Густые темные волосы успели растрепаться, лишь самую малость выбиваясь из прически. Общий вид портило лишь выражение угрюмой безнадежности на ее лице.
Запнувшись об него взглядом, Седрик рассвирепел с новой силой.
- Не смотри на меня так, - раздраженно приказал он, чувствуя себя неловко под тусклым взором жены. - Ты… ты дала согласие перед алтарем Светлого. Какого… какой тьмы ты сейчас так глядишь?
Марика промолчала, отведя глаза. Теперь она смотрела не на Седрика, а на лепной потолок их супружеской комнаты. Но разозленному мужу это понравилось еще меньше.
- Я… я не желаю, чтобы ты… проклятие, Марика! Я знаю, что… что наша первая встреча… Ты, должно быть, ненавидишь меня. Но теперь ты моя жена. Сам… Светлый благословил наш брак! Ты не должна…
- Много трепа, Седрик, - голос Марики был по-прежнему нежен, а речи - грубы. - Сделай уже это. И угомонись.
Слова эти, сказанные равнодушно, будто отрешенно, внезапно отрезвили де-принца. Его раздражение усилилось многократно - но так же быстро утихло. Внезапно чрево будущей матери несколько раз дернулось, словно неразумные действия отца разбудили дитя.
Седрика обуял суеверный ужас. Внезапно он припомнил, что первый и второй раз, когда он обошелся с Марикой грубо, она исчезала, доставляя терзания ему и себе. Теперь жена была под надежной защитой всех воинов Веллии. Но Дагеддид не сомневался - если таковой будет воля судьбы, романка исчезнет опять. И кто знает, вернется ли снова.
Вспомнил он и свою клятву не причинять больше своей странной подруге вреда. В его душе глухо шевельнулось чувство раскаяния.
Седрик протянул руку и пропустил между пальцев один из тугих темных завитков, что то и дело притягивали его взор. Потом погладил щеку Марики тыльной стороной ладони и, склонившись, поцеловал ее в губы. С раскаянием ушла злоба, и нежность к этой женщине проснулась в нем вновь.
- Прости меня, - как это уже было ранее, попросил он, осторожно повернув к себе прекрасное лицо жены и заставив вновь посмотреть себе в глаза. - Если тебе со мной так плохо… я тебя не трону… теперь. Я… люблю тебя, Марика. И… теряю голову рядом с тобой. Но я никогда… никогда не причиню вреда тебе или нашему ребенку. Я подожду. Ты… ты ко мне привыкнешь. Пусть не сразу. Но… ты можешь теперь не поверить, но я умею ждать. Я ждал тебя много лет. И сделаю все, чтобы… чтобы в моей семье все было хорошо.
========== - 37 - ==========
- Зря стараешься, - проговорил Седрик. Забрав из горшочка новую порцию целебной мази, он продолжил обрабатывать ею проплешины на шкуре своего пса. Черный сидел, не шевелясь. Он позволял человеку совершать все необходимое к его избавлению от собачьей болезни. – В этих книгах ничего нет. Только пространные рассуждения… о природах всевозможных проклятий. Некоторые из них основаны на учениях… эээ… различных духовных школ. От заветов Светлого, до давних заповедей, что были дарены миру до разделения. Но четких указаний – как избавиться от магически наведенного проклятия, они не дают.
Жена покосилась в его сторону, но привычно промолчала. Она уже которую седмицу проводила за столом Седрика в окружении его книг. Первое время де-принц с удивлением отмечал, что Марика будто следует его путем. Тем самым, которым шел он сам, когда еще верил, что в книгах найдет способ для собственного исцеления от проклятия Ночи. Юная романка вот-вот должна была разрешиться от бремени. Но вместо забот о будущих родах и женских разговоров с принцессой Ираикой, которая всячески привечала нелюдимую сестру, Марика предпочитала едва не с головой закапываться в труды известных и неизвестных ученых мужей, листать древние и недавние рукописи и фолианты. Седрик понял сразу – она тоже искала способ исцеления. И, по-видимому, тоже от какого-то проклятия. Но природа проклятия озадачивала его. Марика не выглядела больной телесно или душевно. Угрюмость и мрачный нрав были частью ее натуры. Здоровье молодой женщины тоже казалось отменным. Несмотря на то, что из-за малого роста последние несколько седмиц она едва носила сильно погрузневшее чрево, ежедневно осматривавший ее лекарь находил состояние принцессы настолько хорошим, насколько это вообще было возможно.
Однако как ни велико было его любопытство, Седрик сдержался от расспросов и тут. Он мог бы приказать Марике рассказать обо всем – и о тайне ее происхождения, появления в лесу, и даже о непонятном интересе к книгам о проклятиях. В ее таинственную забывчивость, которой она отговорилась от прошлых расспросов, он не верил. Клятва, которую его романка неосторожно дала перед лицом самого Лея, не позволила бы ей уклониться от ответа. Но де-принц подспудно чувствовал – делать этого было нельзя. Грубое вторжение в потаенные уголки души Марики могло лишь сильнее отвратить ее от него, и на сей раз окончательно. В нем же все еще крепилась надежда, что придет день, и он завоюет доверие жены настолько, чтобы она могла говорить с ним свободно обо всем. А пока он долго и кропотливо шел к этой цели, раз за разом преступая через свою горячую природу.
Де-принц сдержал обещание, данное в первую брачную ночь. Несмотря на то, что все прочие ночи он проводил теперь в постели с прекрасной женой, Седрик ни разу не позволил себе того, чего так страстно желал. К тому же, близость могла причинить вред его ребенку, а потому младший Дагеддид был сдержан. Он лишь следил, чтобы любое пожелание жены исполнялось неукоснительно, и, как мог, поддерживал новое увлечение Марики, стараясь принимать участие во всех ее занятиях.
- Вообще, телесные проклятия всегда считались по части женской магии, - продолжил он, поскольку романка не отвечала. Время от времени морщась, она листала большой справочник по ведьмологии с гравюрами. – И вот здесь парадокс. Теперь, когда в мире почти не осталось магии Лии, снять злые чары без ведьмы нельзя. А ведьмы надлежат уничтожению по мере их выявления. Вот почему какой-то бедняга, будь он проклят, вынужден либо тайно идти на поклон к ведьме, либо страдать до конца своих дней от ее коварства. И неизвестно, что хуже. Вероятность, что подлая баба снимет проклятие – ничтожно мала. Зато если об этом деле узнает Инквизиция, проситель может быть уличен в связи с ведьмой. И предан огню, как соучасник ее гнусных деяний…
