Если в лекторской ипостаси Сигизмунд блистал парадоксальными выводами и отточенными формулировками, то под ударами критики он продемонстрировал свою полнейшую незащищенность.
— Ну, — начал оправдываться он, — это же еще не лекция, а, как я уже заметил, набросок, черновик… Первые, так сказать, чертежи…
Рубашка Феликса прилипла к спине и подмышкам; в библиотеке было жарко и душно, и в Феликсе взыграло желание поквитаться за потраченный вечер.
— К тому же, — добавил он безжалостно, — ваша теория плохо соотносится с реальностью. Я имею в виду Храм Дракона и его многочисленных прихожан, — пояснил он в ответ на изумленный взгляд Сигизмунда.
— Ах, вот ты о чем! — неожиданно рассмеялся Сигизмунд. — Ну, Феликс, голубчик, это недостаток скорее реальности, чем теории…
— Я не понимаю, Сигизмунд, — сказал Феликс недовольно: рыночные драконьеры все еще стояли перед его глазами, — что вас так веселит в этой новой религии?
— Хотя бы то, что новых религий не бывает! — весело рассмеялся Сигизмунд. Смех его превратился в припадок судорожного кашля, после которого старик вытер выступившие на глазах слезы, стукнул себя напоследок кулаком в грудь и продолжил гораздо менее благодушным тоном: — Атрибутику эти змееложцы позаимствовали у офитов, философию — частично у гностиков, а в основном — у манихеев, ритуальные песнопения содрали у христиан, молитвенные обряды перекочевали в Храм Дракона прямиком из ислама, а точнее, из суннизма… И ради чего?!
— Да вот мне тоже хотелось бы знать… — вставил Феликс, но Сигизмунд его не слушал.
— Ладно бы они попытались изменить, подправить набор уже существующих этических догм — перевернуть его с ног на голову, объявить черное — белым, и наоборот… Это было бы гнусно, но, по крайней мере, понятно, ведь с этого начинали все крупные пророки… А этот твой Нестор и его чешуйчатые монахи? У них же за душой — ни единой идеи! Вообще! Один эпатаж! Да прагматизм, возведенный в принцип: Добра и Зла не существует, и всякий поступок, свершенный во имя Дракона — свят!.. Что за бред! И Дракон опять же этот дурацкий… Ну при чем тут дракон?!
Убедительно доказывая несостоятельность Храма Дракона, Сигизмунд ни на секунду не переставал жестикулировать костяным ножиком. Потом он вдруг замер и замолчал, уставившись куда-то вправо от Феликса. Феликс машинально обернулся. За плечом ничего не было.
— Нет, — убежденно сказал Сигизмунд. — Вся эта драконятина — это несерьезно. Таково мое мнение… — Он резко привстал и с нутряным выдохом метнул ножик для бумаг в дальний угол. Пискнула убитая крыса. Сигизмунд, как ни в чем не бывало, закончил: —…как эксперта. Ты ведь доверяешь моему непревзойденному авторитету? — с хитрецой подмигнул он.
— Глазам своим я тоже пока доверяю, — угрюмо сообщил Феликс. — А они мне подсказывают, что верующих в Дракона с каждым днем становится все больше и больше…
— А что ж ты хотел? Конец эпохи, — развел руками Сигизмунд. — Для тебя это в первый раз, а я подобное уже однажды пережил… Под конец эпохи — будь то эпоха странствующих героев или нынешняя, уж не знаю, как и назвать… допустим, эпоха чудовищ — люди готовы поверить во что угодно. Эх, какие славные легенды можно было услышать в любом придорожном трактире лет пятьдесят назад! — мечтательно закатил глаза Сигизмунд. — Теперешним мифотворцам такой размах не по плечу…
— Например?
— Ну-у…
На лице Неумолимого Пилигрима появилось странное выражение — с точно такой же задумчивой физиономией он обычно увиливал от вопросов о нюрнбергском оружейнике и прочих скользких темах, и Феликс догадался, что Сигизмунд размышляет не над ответом, а над готовностью Феликса услышать этот ответ.
— Тебе знакомо слово «Камарилья»? — решился наконец старик.
— Знакомо, — чуть удивленно кивнул Феликс.
— Откуда, если не секрет? — живо заинтересовался Сигизмунд.
— От Бальтазара. Будучи в подпитии, он любил травить анекдоты из жизни испанского двора. А камарильей называл всю эту придворную клику лизоблюдов и прихлебателей…
— Гм, — потеребил нижнюю губу Сигизмунд. — Близко, близко, но не то… Полвека тому назад ходила одна легенда… О Великой Камарилье Магов. О тайном ордене, в котором состояли все маги мира. Не торопись перебивать, я сейчас объясню. Легенда утверждала, что Хтон дал силу магам не навсегда, а на время. На испытательный срок. И повелел состязаться друг с другом, дабы определить сильнейшего. А когда такой маг докажет свое превосходство над прочими, все они должны будут отдать ему свою силу: в этом смысл Камарильи… И тогда сам Хтон поднимется на землю, и воплотится в телесной оболочке мага-победителя!
— М-м-м… — промычал Феликс, не разжимая губ.
— А? — с гордостью спросил Сигизмунд. — Каково придумано?! Этому Нестору такое и не снилось! Только и может, что звероящеров обожествлять… Паяц!
— Погодите, — сказал Феликс, задумавшись. — А с чего вы взяли, что легенда о Камарилье — выдумка? Ведь то, что магия перестала…
— Феликс! — обиженно перебил Сигизмунд. — Как тебе не стыдно! Вот уж не ожидал от тебя! Ты что, готов всерьез поверить в мага, ставшего богом? Неужели мне надо тебе объяснять, где пролегает граница всемогущества мага?
— В смерти? — предположил Феликс.
— Правильно! — поучительно сказал Сигизмунд. — И сколько бы раз маги, движимые тщеславием и жаждой силы, не следовали примеру Одина, Прометея, Иисуса и прочих, распинаясь на ясенях, скалах и крестах, или, как Атис, попросту отрезая себе мошонку, воротить сделанное не удавалось никому. Поэтому даже если где-то и выжили один-два мага, сохранивших свою силу, то жить им осталось ровно столько, сколько они смогут эту силу скрывать. А скрыть такую силу — дело нелегкое…
Сигизмунд взял со стола футляр с мечом и торжественно вручил его Феликсу, сказав при этом:
— Так что меч советую хранить не только ради воспоминаний. Кто знает, может, и будет ему еще работа…
Феликс расценил это заявление как не слишком тонкий намек убираться восвояси и, взяв футляр, откланялся. Сигизмунд, рассеянно пробормотав слова прощания, вновь прищемил переносицу дужкой пенсне и вернулся к изучению гроссбуха.
Чувствуя себя, как стакан, переполненный водой (столько информации он последний раз впитывал в себя еще студентом, когда и память его была покрепче, и сам он был помоложе), Феликс медленно, чтобы не расплескать, двинулся к двери. И уже у самого выхода он вдруг обернулся и позвал:
— Сигизмунд!
— Да?.. Что? — вскинулся старик.
— А вы сами… Вы верите в дьявола?
— Нет, — к немалому изумлению Феликса, покачал головой Сигизмунд. — Зачем? Я ведь вырос в феоде. В Верхней Силезии. Была там такая деревушка… Освенцим. То, что там происходило… В общем, люди на такое не способны. И с тех пор мне верить в дьявола ни к чему… Я просто знаю, что он есть.
