— Уж будь так любезен, — процедил сквозь зубы Визиф.
Наконец, получив первое за всю беседу, одобрение в свой адрес со стороны коллеги, Грициус не удержался, — ну так что там насчет мебели?
На это Визиф, неспешно придав своей голове вертикальное положение, взглянул своими покрасневшими глазами на улыбающегося собеседника и одним щелчком пальцев растворил в пространстве богато обставленную комнату со всем ее содержимым, включая себя и своего оптимистично настроенного коллегу.
Промозглый ветер, дующий с самого севера Мирфгейта, нес на своих воздушных крыльях пепел от сгоревшего лагеря людей, уничтоженного не так давно армией орков близ горы. Темнота, не заставив себя долго ждать, подступала, сменяя декорации дня на вечернее время суток. Где-то вдалеке, южнее руин поселка, в местности, где природа — мастерица на всяческие причуды — перемешала плодородные участки земли с болотами, тусклый свет костра, мерцающий меж стволов раскинувшихся вязов, сигналил о присутствии здесь живого существа. Дети, чудом уцелевшие после кровавой бойни, усевшись плечом к плечу на подгнившем бревне, опустошенными глазами взирали на хаотичный танец огненных лепестков костра. Пес по кличке Рык, свернувшись в клубок, дремал под исполняемую природой колыбельную шуршащей листвы деревьев, колышащихся в такт приходящим волнам северного ветра и тихого потрескивания веток, съедаемых пламенем костра. С тех самых пор, как они с Кэлли расположились на ночлег, Кервил не проронил ни слова. Она чувствовала, что взгляд ее друга проникал сквозь пламя костра, устремлялся дальше, погружаясь снова и снова в прошедшие трагические события. Несмотря на малый возраст, Кэлли понимала, что творится в душе мальчика, ибо ей самой в свое время тоже довелось потерять маму и папу. Она, как никто другой осознавала, что любые, даже самые глубокомысленные слова утешения в такой ситуации будут звучать, как пощечина для человека, в один миг потерявшего все. Это пройдет, она была уверена, что пройдет, только никогда не излечится до конца. Даже раны, оставленные на теле, порой оставляют следы. А как быть с порезом внутри человека? Тем, что ее мама называла душой. Даже, если и удастся зашить такую рану, напоминание в виде уродливого шрама навсегда сохранится в памяти человека. Несмотря на отреченность ее товарища от всей окружающей действительности, Кэлли все же решилась начать разговор, ибо им, пущенным судьбой, словно самодельные маленькие кораблики в бурный ручей жизни, было необходимо уцелеть, не разбившись о скалы и не сев на мель.
— Мы должны будем найти людей, — нарушив тишину, тихо промолвила она, косясь на Кервила, — нам ведь придется переждать ночь здесь, да? А вдруг они придут? — прошептала она, кивая головой в сторону леса.
— Тогда мы погибнем, так же, как погибли все, — монотонно ответил Кервил, все еще пребывая в своем трансе.
Кто бы мог подумать, что хрупкая маленькая девочка, еще с утра заливающаяся слезами, сейчас смотрела на своего друга строгим взглядом, без единого намека на отчаяние.
— Без тебя я погибну, — прошептала она, — мы должны найти людей, а для этого нам нужно переждать ночь и найти еду. Ты охотник…, - начала Кэлли.
— Мой отец был охотником, — огрызнулся он, резко вскинув голову, — а я ничего не умею, понимаешь?! Папа не успел научить меня…, - закончил он подавленно, и на его глаза навернулись слезы.
— У тебя есть оружие, и ты уже показал, что умеешь сражаться, — сказала она в ответ, всеми силами стараясь приободрить отчаявшегося мальчика.
— Я… я… ничего не мог, только бежать, когда они убивали…, - сжал зубы Кервил, стараясь удержать в себе поток слез, вот-вот готовых хлынуть из покрасневших глаз.
Кэлли пододвинулась ближе к своему разбитому горем другу и, положив ладошку на руку мальчика, прошептала, глядя ему в глаза, — возвращайся, ты нужен мне.
Нечто таинственное, преобладающее над человеческой сущностью, крылось под кажущейся хрупкой оболочкой Кэлли. Кервил смотрел на свою лучшую подругу так, словно видел ее впервые. Будто бы она, за все время, которое они прожили в лагере вместе с ним, лишь притворялась беззащитной маленькой девочкой, чтобы своей слабостью пробудить в нем сильные качества, присущие мужчине. Все непритяности, до этого момента происходившие с Кэлли, побуждали Кервила проявлять себя, открывая в нем все новые грани. Она, его верная подруга, словно лучик солнца, помогающий юному ростку достичь высот цветка, всегда была для него опорой, не позволявшей оступиться и упасть.
— Я здесь, — так же шепотом ответил ей Кервил, и глаза мальчика вновь заблестели зеленым огнем, который на время вытеснил скорбь, обосновавшуюся в его душе.
— С возвращением, — сказала Кэлли и крепко, насколько у нее хватило сил, сжала своей хрупкой рукой руку мальчика, словно боясь вновь потерять его.
Какое-то время двое друзей так и сидели перед костром, взявшись за руки, думая каждый о своем, вглядываясь в языки пламени, рвущиеся ввысь. Вскоре ночь, давшая о себе знать раздавшимся вдалеке совиным уханьем, сменила поздний вечер, накинув на землю пелену темноты.
— Ложись спать, я прослежу за огнем и попробую вырыть пару волчьих ям, — сказал Кервил, — какая-никакая, но все же защита, а, может, и еда попадется.
— А как же ты? Без сна?
— Не переживай, — махнул рукой Кервил, — я все равно не засну, а дежурить ведь кто-то должен.
— Спасибо тебе, — с благодарностью промолвила Кэлли, и на уголках ее губ появились еле заметные очертания улыбки. Девочка поудобней, если можно было охарактеризовать этим словом комфортное обустройство на прогнившем бревне, расположилась на своем деревянном ложе возле костра и вскоре заснула, свернувшись калачиком, не в силах побороть физическое и духовное истощение, явившееся следствием кошмарного дня.
Кервил приступил к делу. Долг, ответственность за жизнь Кэлли, сейчас в большей степени движили мальчиком. Горечь по убитым, крики умирающих, свист стрел, прощальный взгляд отца — все вновь и вновь проносились перед взором Кервила, громким гулом жужжа в его ушах. Дабы заглушить переполняющие его чувства, разбавленные начинающей постепенно разгораться внутри него яростью, мальчик без передышки ломал осыпавшие на землю ветки деревьев для костра вблизи от лагеря. Причем Кервил специально брал ветви потолще, дабы затратить больше усилий, чтобы потушить жгучую пульсирующую боль, спазмами разливающуюся у него в груди. Ненависть, отчаяние, тоска — все перекликалось в его душе, норовя лопнуть и разорвать паренька изнутри. Покончив со сбором хвороста, хорошенько ободрав руки, Кервил приступил к обустройству волчьих ям. Единственный инструмент, который мог послужить выполнению этой цели, был бронзовый орчий топор, подаренный ему этим злосчастным утром его отцом. Тяжелое оружие, особенно в руках маленького мальчика, было не самым удобным средством для устройства ловушек, однако Кервил с завидным упорством трудился над их созданием. Помимо прочего, необходимо было заточить колья, от остороты которых зависела безопасноть временного лагеря ребят. По прошествии некоторого времени работа была закончена.
