— Г’х-г’х-г’х! — произнесла она, картавя.
— Не то, — с досадой покачав головой, — Наверно, для детей это самая сложная буква. Давай пока возьмём что-нибудь полегче. «Ж»!
— С-с-с!
Так и начался наш день.
Проходит около получаса, мы закончили уборку. Мусор в совке я высыпал на улицу. После отдали Таури этот совок, веник, тряпочку и ведёрко. Аргилэ ушёл со всем этим.
— … Продолжаем, — сказал я, смотря на Лин, — Скажи: «Жора».
— Жог’ха!
— «Р-р-р»!
— Г’х-г’х-г’х!
— … Давай пока передохнём, у меня уже голова болит. Ещё вспомнил, что нужно бы за водой сходить.
Подхожу к пластиковой бутылке и беру её. Лёгкая, ведь внутри ничего нет.
— Скоро вернусь.
Лин кивнула, а я направился к двери, обулся и вышел.
Солнце сразу ударило в лицо своим теплом. Величественные деревья задумчиво покачивают тяжёлыми кронами, а по небу плавно плывут облака самых причудливых форм.
Немного впереди хромает аргилэ, а я вдогонку за ним:
— Таури!
Небо синее, трава зелёная, в небе облака, под ногами пыльная дорожка, тёплый ветер шевелит волосы, вдалеке поют птицы.
Красота.
Аргилэ останавливается, оборачивается ко мне:
— Мне б воды набрать, — подбежав, указываю на бутылку в руке.
Таури ведь видел, что в ней я храню воду, так что должен понять.
Он кивает, рукой показывает следовать за ним, что я и делаю.
И вот он проводит меня до какой-то большой бочки в глубине деревни, к верху которой ведёт лестница, а из бока торчит краник. После Таури указывает, мол, вот, набирай.
— Спасибо, — киваю я, поставив бутылку к изливу крана, второй рукой проворачивая ручку.
И полилась вода.
Ещё несколько дней назад я бы её, наверно, прокипятил сначала, но сейчас беспокоюсь на этот счёт куда меньше. Я же исправно принимаю лекарства, так что уже должно быть безопасно?
Иду назад, а Таури куда-то по своим делам.
Окружающие аргилэ, конечно, косятся на меня, но без белой ламии эффект не настолько сильный.
Дохожу до дома, захожу, Анаэль проснулась.
— Анвил! — улыбаясь, приветствует она меня из корзины, уже одетая.
Улыбаюсь в ответ и я, разуваясь:
— Доброе утро.
Сняв обувь кладу её около двери. Взгляд падает на духа, который в этот момент листала книжку.
— «Доброе утро» — это тоже часть этикета?
— Да, — кивнув.
Потянувшись, сажусь на шкуру.
— Тогда и тебе «доброе утро»!
… Неужели у них нет подобного проявления вежливости? Или просто в этом лесу одни дикари живут?
В любом случае, нужно кое-что попробовать:
— Лин, можешь дать книжку?
Дух кивает, закрывает книжку и несёт ко мне.
— Анаэль, подойди-ка.
Ламия, не задавая вопросов, выпол… выпрыгивает из корзины, подходит ко мне и забирается на колени. Поднимает взгляд на меня.
Взяв из рук духа книжку, открываю первую страницу.
— Можешь прочитать? Нужно проверить кое-что.
— Хорошо, — устремляет ламия взгляд на книжку, — [Яз. Нерейдий] «Предисловие: Книга, которую вы держите в руках, вовсе…»
— Подожди, — прервал я, — Ничего не понятно.
— Как непонятно? Я часто для Лин читала, так что, вроде, делаю это не плохо…
— Я не про это. Язык мне не понятен.
— … Что?
— В плане, ты ведь говоришь на другом языке, когда читаешь.
— … Что?
И лицо такое, максимально ничего не понимающие.
— Видимо, твоя способность не может переводить параллельно с чтением.
— Какая способность?
… Подожди-ка…
— Анаэль… Ты ведь понимаешь, что у тебя есть способность?
— Нет, такого не может быть.
— Почему не может?
— У меня ведь нет сосуда.
— А он обязателен?
— Да. Без магии наличие способности невозможно. Так ещё и обладает ею только один маг из пяти сотен.
Посмотрев на девочку-духа с длинными чёрными волосами и ярко-зелёными глазами, которая уселась справа от меня, с любопытством заглядывая в книгу, я сказал:
— Но ты ведь как-то общаешься с Лин — духом?
— Так это у неё способность.
И тут пришла моя очередь удивиться:
— … Что?
Не-не, это точно не так. Богиня ведь сказала, что у Анаэль есть способность.
Белая ламия продолжила:
— Я думаю, что способность Лин — «капас». Способность, при которой ты можешь всех понимать и разговаривать с ними. Можно научиться это контролировать, но нужна помощь магов.
— Но Лин ведь не может говорить со мной?
— Я не многое знаю про эту способность. Наверно, Лин просто ненамеренно способна общаться только со мной, потому что не умеет контролировать её.
— … Анаэль… Ты абсолютно точно уверена, что у тебя нет способности?
— Да, — строго кивнув.
— Но тогда почему ты понимаешь меня?
— … Может у тебя тоже капас?
— … А может это у тебя «капас»?
— …
И тут ламия зависла: лицо озарилось догадкой, рот раскрылся в удивлении, тело дрогнуло.
Она серьёзно даже не задумывалась о возможности наличия у себя способности?
— Смотри, — говорю я Анаэль, поворачиваясь к духу, — Лин.
— Ума? — наклонив голову на бок.
— Скажи выученное тобой слово.
— Жог’ха! КоТ!
— Во, Анаэль, видишь! У Лин другие механизмы общения. Да, она нас понимает, но ей всё же нужно учиться говорить, а не контролировать способность.
Повернувшись к удивлённой ламии, продолжаю:
— Анаэль, у тебя способность.
— Н-но ведь… магии нет…
— Наверно, способности больше завязаны на наличии у тебя «протоков», по которым, насколько я понял, проходит мана даже без твоего участия.
Опустив взгляд в пол, змейка о чём-то сильно задумалась. Лицо выражало глубокую концентрацию, словно она пыталась найти ответ на какой-то очень сложный вопрос.
А через минуту улыбнулась.
* * *
Лин смотрит на свою подругу и пытается угадать, не слишком ли странная у неё реакция на подобную новость? Точнее, она вроде бы нормальная, но всё же есть в ней что-то странное, чего девочка-дух ещё не до конца осознала.
Анаэль, как заметила Лин и, наверно, уже заметил Анвил, весьма импульсивна. Поняла, что влюбилась? Сразу же признается в чувствах. Узнать, что думают насчёт её нового платья возлюбленный? Моментально спросит.
Была ли она такой всегда? Отнюдь, такой она стала лет в десять, двенадцать по земному календарю.
Родители никак не могли скрыть от Анаэль её уродливую природу. Стоило ей родится, как все в деревне сразу узнали о ней. Сначала её не ненавидели, но со временем, с каждой новой бедой сваленной на неё, всё изменилось.
Естественно, в такой ситуации невозможно скрыть и скорую смерть, как бы родители не пытались. Просто в один день кто-то сказал: «Вот бы быстрее пришло время, когда ты сдохнешь», и ребёнок сам всё понял.
Сначала ламия не предала этому значение, она тешила, воображала, себя особенной, как и говорили ей родители. Ей даже казалось это далёким. Однако, уже к десяти годам Анаэль начала осознавать, сколь, временами, не справедлив этот мир. И это произошло само собой, пока она взрослела, а положительные образы из врак родителей рассеялись.
В одну из ночей она заплакала, прижимаясь к сердцу матери. Вопрошала у неё: «Что если я не особенная?», «Что если это всё не про меня?», «Что если они правы?»
«Я ведь умру?»
С того момента поменялось у неё мнение о своём главном отличии: слишком белая чешуя и кожа стали казаться уже не «милой особенностью», как говорили ей родители, а ужасным уродством.
Если она и особенная, то скорее уж «особенно большая неудачница».
Наверно, именно с того времени Анаэль так изменилась. Прекрасно понимая, что, вероятнее всего, проживёт значительно меньше своих собратьев, она пытается выжать из своей жизни как можно больше смысла.
Лин всё это понимает, но едва ли способна помочь.
Но сейчас… Ощущение, будто в ламии, когда она поняла, что обладает способностью, вдруг резко что-то щёлкнуло.
