Давно и далеко…
…В горном замке, уединенном, считающемся неприступным, недосягаемым даже для пушек, царила атмосфера не то траура, не то военных сборов. Принцесса, узнав о том, что муж велит ей отправляться на родину, разозлилась, потом расплакалась, потом начала отдавать распоряжения прислуге, одновременно горько жалуясь пасынку на жестокого мужа.
Наверное, она тоже что-то чувствовала. Вряд ли принцесса была ясновидящей, но женщины, случается, предугадывают несчастья и даже пытаются предотвратить их. Только Михаил не помнил случая, чтобы это удалось. Обычно все становилось только хуже. А принцесса обмолвилась, что князь бессердечно отсылает ее, не позволив даже проститься. Почему он не приехал сам? Почему не поцелует на прощанье детей? Почему она не может поговорить с ним?
“Потому и не приехал, что боится этого разговора”, — мог бы сказать Михаил. Но кто же объясняет женщинам такие вещи.
Еще он знал, что отец отправил в замок его, потому что сам, случись беда, не сумел бы защитить жену. Но какой беды он ждет? Что угрожает мачехе в этом орлином гнезде, куда ведет единственная узкая тропа, простреливающаяся по всей длине? Что угрожает ей за стенами, сложенными из камня, крови и колдовства?
Оставив принцессу собираться, Михаил бродил по замку, стараясь не мешать сборам. Дорога предстояла долгая. Трудная. И уж точно небезопасная. Однако отец предпочел отправить жену в этот путь, только бы не осталась она на его земле, под защитой его людей и стен его замка.
Маленькая фигурка показалась из дверей дальше по коридору. Сосредоточенно и целеустремленно она тянула за собой неподъемный, снаряженный для дороги сундук. Сундук упирался. Невысокий порожек стал для носильщицы непреодолимым препятствием, и она тщетно пыталась приподнять сундук за обтягивающие его ремни, время от времени взывая к кому-то за дверью:
— Мария! Да помоги же мне, наконец!
Когда Михаил поравнялся с девицей, та, потеряв, видимо, всякое терпение, высказалась в сердцах:
— Дрянь! Скотина! Мерзавец! — и набрала воздуха в грудь, видимо, намереваясь вновь позвать невидимую Марию.
— Отойди, — Михаил сдвинул ее в сторону, поднял сундук и переставил через порог, — где все носильщики?
Он обернулся к девице, увидел шелковое шитье на платье, блеск украшений, самоцветные камни в серьгах. И остановился. Наверное, лицо у него стало довольно-таки глупым, потому что девушка улыбнулась. Тут же, правда, смущенно потупившись.
— Носильщики на дворе, княжич, — почти неслышно произнесла она, — а княгиня велела поторопиться. Я подумала, что будет быстрее, если мы с Марией сами вынесем сундуки…
Она была маленькая и темноволосая, с белой кожей, не знающей солнца, и с глазами необычного цвета — голубыми, яркими, но светлыми. Темные волосы и голубые глаза — такое сочетание смертные часто принимали за отметку сатаны, за знак фейри. Странно, как он раньше не обратил внимания на эту девочку?
— Вы из свиты княгини?
— Только я, — на миг она подняла на него взгляд и вновь опустила глаза, — Мария — моя служанка.
— Я не видел тебя раньше.
— Видел, княжич, — опять улыбка, хитроватая (или насмешливая?), — но не замечал.
— Как твое имя?
— Катерина, княжич. Мой отец — Йован Седло. Ты знаешь его, и моего брата Стефана.
Вельможа Йован Седло — командир приставленной к принцессе дружины, такой же иноземец, как все здесь. И сын его служит княгине, но он — простой рыцарь. Михаил, конечно, знал обоих, но, как верно заметила Катерина, не замечал. Эти, пришедшие с принцессой, не воевали вместе с князем, отец не доверял им даже защиту замка, где жила его жена. Они были неинтересны.
— Больше не таскай сундуки, — посоветовал он девушке, не зная, что еще сказать.
— Больше не буду, княжич, — послушно ответила она, и снова послышался в голосе намек на усмешку.
Михаил сдержанно кивнул и направился дальше.
— До свидания, княжич, — послышалось из-за спины.
Отвечать он не стал. И так ясно, что свидятся — не одну неделю вместе ехать.
На сей раз, понимание не было озарением. Оно пришло медленно, как-то даже незаметно, сложилось из многих маленьких, вполне человеческих радостей и огорчений, из любви к младшим братьям, из жалости к принцессе, из недолгих, но доставляющих волнующее удовольствие встреч с Катериной. У дочери вельможи дел оказалось даже больше, чем у него, княжича, денно и нощно охраняющего свою мачеху, и увидеться удавалось хоть и ежедневно, однако очень ненадолго. Переброситься несколькими словами, обменяться улыбками… Михаил даже не поцеловал ее ни разу.
Но нет, не в этом дело.
Он вспоминал все, что знал о ее семье. Прозвище свое получили они от не столь уж далекого предка, у которого, когда пришел он на службу к тогдашнему королю, всего имущества было — изукрашенное седло работы заморских мастеров. Дорогое, конечно, седло, но если нет даже лошади, на спину которой можно его положить, толку с него немного.
Все, что осталось от тех времен — это забавное имя. Однако разбогатеть семье так и не удалось, несмотря на почетное положение и славную службу. Это здесь Йован Седло первый приближенный княгини, а у себя на родине он снова станет одним из придворных, которых король не удостаивает даже равнодушным взглядом. Там и княгиня стала бы лишь одной из многих родственниц короля, не одели ее муж богатствами, о каких впору складывать песни.
Хотелось верить, что от щедрот принцессы достанется что-нибудь и верным ее рыцарям. И в любом случае Михаил не скупился на подарки Катерине. Она по-детски радовалась любой безделушке, и порой напоминала княжичу его мачеху, в те далекие годы, когда та только появилась в доме князя, напоминала принцессу, поющую красивые песенки и подолгу красующуюся перед зеркалом, перебирая и примеряя драгоценные подарки мужа.
Не чуждый опасной науки — психологии, он усмехался этому сходству и тому, что именно в нем кроется для него прелесть голубоглазой боярышни. Однако не меньше, чем Катерина радовался каждой новой встрече… однажды подумал, что когда отец все же умре —, не в бою, так от старости, — у него никого не останется, кроме мачехи и младших братьев. Одного брата. Второму через семь лет предстояло умереть, Михаил не знал еще, как именно, а поэтому не знал, как спасти малыша. Наверное, в тот момент картина и прояснилась окончательно. Он понял, почему отец отправил принцессу в этот далекий небезопасный путь, и почему отправил его вместе с мачехой.
