Они опять повернулись к лесу. Огоньки меж деревьев вновь внушили Стренджу мысль об уютном доме там, в чаще леса. Он почти видел мягкий свет свечей над удобными креслами, старинный камин, в котором весело пылали дрова, стаканы с глинтвейном, который согреет их после прогулки по темному лесу. Огоньки подсказывали и что-то еще.
— Думаю, там библиотека, — проговорил Стрендж.
— Ну, конечно же! — вскричал король, хлопая в ладоши от радости. — Вы станете читать книги, а когда ваши глаза устанут, я буду читать вам вслух! Но мы должны торопиться! Послушайте музыку! Он нас торопит!
Его величество протянулся, чтобы взять Стренджа под локоть, и тут волшебник заметил, что его левая рука занята. Он держал книгу Ормскирка «Откровения о тридцати шести иных мирах».
— Ах, это! — подумал он. — Мне она больше не нужна. Наверняка в лесном домике найдутся книги получше.
Он разжал пальцы, «Откровения» упали на покрытую снегом землю.
Снег пошел сильнее. Флейтист играл. Они поспешили к лесу. Алый ночной колпак сполз королю на глаза, Стрендж его поправил. Тут он неожиданно вспомнил то, что красный цвет защищает от колдовских чар.
— Скорее! Скорее! — кричал король.
Флейтист исполнил серию быстрых рулад, которые взлетали и падали, имитируя звуки ветра. Из ниоткуда подул настоящий ветер и понес их к лесу. Когда ветер опустил Стренджа и короля на землю, они были куда ближе к странным деревьям.
— Замечательно! — вскричал король.
Ночной колпак словно притягивал взгляд чародея.
…Защита от колдовских чар…
Флейтист вызвал еще один порыв ветра, который сорвал колпак с головы короля.
— Не важно! Не важно! — весело крикнул король. — Он обещал мне кучу ночных колпаков, если мы доберемся до его дома.
Однако Стрендж уже выпустил руку короля и ринулся против ветра и снега, чтобы подобрать красный колпак. Он лежал в снегу — яркая алая тряпка посреди мутных белесых и серых теней.
…Защита от колдовских чар…
Он вспомнил, как сказал одному из Уиллисов: чтобы успешно практиковать магию, волшебник должен использовать силу характера. Почему он подумал об этом сейчас?
Наполни мои глаза сиянием луны (подумал он), и оно развеет лживые мороки.
Ослепительный белый лунный диск появился внезапно — нее небе, а где-то еще. Если бы Стренджа принудили сказать, где именно, он ответил бы, что прямо у него в голове. Ощущение было не из приятных. Стрендж видел только лунный лик, белый, как старая кость. Он забыл о короле. Забыл о том, что он — волшебник. Забыл о мистере Норрелле. Забыл свое собственное имя.
Забыл обо всем, кроме луны.
Луна исчезла. Стрендж огляделся и обнаружил, что стоит в снегу неподалеку от темного леса. Между ним и деревьями застыл ослепший король в халате. Должно быть, он еще бежал, когда Стрендж остановился. Однако без спутника король почувствовал себя одиноким и испугался. Он кричал:
— Волшебник! Волшебник! Где вы?
Лес не казался больше Стренджу гостеприимным. Он снова видел его зловещим, чуждым, НЕАНГЛИЙСКИМ. Что до огоньков, так теперь он их едва различал, это были просто проблески света во тьме леса. Обитатели дома явно не могли позволить себе обилия канделябров.
— Волшебник! — снова крикнул король.
— Я здесь, ваше величество.
Уши мои наполни пчелами (подумал он). Пчелы любят правду, они разрушат уловки лжеца.
Низкое жужжание наполнило слух, заглушая музыку флейтиста. Оно походило на язык, и Стренджу казалось, что он вот-вот начнет разбирать слова. Жужжание усиливалось, заполняло голову и грудь, распространялось до кончиков пальцев на руках и ногах Казалось, что даже волосы наэлектризовались, а кожа вибрирует от всепроникающего звука. На какой-то миг Стренджу почудилось, что у него полный рот пчел, что они жужжат и летают под кожей, в кишках и голове.
Жужжание смолкло. Стрендж снова услышал флейту, но теперь она звучала совсем не сладко и не рассказывала про его жизнь.
Наполни мой рот солью, да лжец не соблазнит меня вкусом меда, не удручит вкусом пепла и праха.
Эта часть заклинания не вызвала у него никаких ощущений[84].
Пронзи мне ладонь железом, да не поднимется у меня рука исполнить повеление лжеца.
— А-а-а! Боже! — завопил Стрендж. Острая боль пронзила ладонь левой руки. Когда она исчезла — так же внезапно, как и появилась — у него окончательно пропало желание приближаться к лесу.
Спрячь мое сердце в тайное место, чтобы все мои желания хранились за семью печатями и лжец не сумел добраться до них.
Он увидел Арабеллу такой, какой видел тысячи раз, — нарядно приодетую, в окружении смеющихся и беседующих гостей. Стрендж протянул ей свое сердце. Она взяла его и спокойно положила в карман платья. Никто этого не заметил.
Стрендж применил то же заклинание к королю и на последних словах отдал его сердце Арабелле. Интересно было наблюдать за Действием магии со стороны. Голова короля была забита таким множеством невероятных образов, что внезапное появление в ней луны вряд ли могло поразить беднягу. А вот пчелы его напугали, — он еще долго от них отмахивался.
Как только заклинание было завершено, флейтист прекратил играть.
— А теперь, ваше величество, — обратился к спутнику Стрендж, — полагаю, настало время вернуться в замок. Вы и я, ваше величество, — британский король и британский волшебник. Великобритания может бросить нас в беде, но мы не вправе бросить Великобританию. Мы еще можем ей понадобиться.
— Истинная правда! На коронации я клялся всегда ей служить! О, моя бедная страна!
Король обернулся и помахал рукой в ту сторону, где, по его мнению, находился таинственный флейтист.
— Прощайте! Прощайте, дорогой сэр! Господь благословит вас за доброту к Георгу III!
«Откровения о тридцати шести иных мирах» лежали полузасыпанные снегом. Стрендж подобрал книгу и стряхнул с нее снег.
У ворот парка волшебник оглянулся. Темный лес исчез. На его месте вновь была невинная рощица из пяти облетевших буков.
В Лондон Стрендж возвращался в глубокой задумчивости. Он понимал, что приключение в Виндзоре должно встревожить, возможно, даже испугать его. Однако гораздо сильнее было чувство любопытства и возбуждения. Несмотря на все старания неведомых сил, применивших магию, он победил, сумел своей волей превозмочь их намерения. Противник был силен, но Стрендж оказался сильнее. В целом происшествие подтвердило то, о чем он давно подозревал: в Англии сохранилось гораздо больше магии, нежели полагал мистер Норрелл.
Обдумывая приключение со всех сторон, Стрендж вновь и вновь возвращался мыслями к человеку с серебряными волосами, которого никто, кроме короля, не видел. Он постарался вспомнить, что именно рассказывал король, но в памяти осталось только одно — серебряные волосы.
Стрендж приехал в Лондон примерно в полпятого. На город опускались сумерки. В лавках зажгли огни, на улицах горели фонари. Добравшись до перекрестка Оксфорд-стрит и Нью-Бонд-стрит, он свернул и поехал на Ганновер-сквер. Мистера Норрелла он застал в библиотеке за чашкой чая.
Старик как всегда рад был видеть собрата по ремеслу и очень хотел узнать подробности визита Стренджа к королю.
Стрендж рассказал, что короля содержат как одинокого узника в его собственном дворце, и перечислил заклинания, которые использовал для лечения. Однако об изгнании Уиллисов, зачарованном лесе и невидимом флейтисте не произнес ни слова.
— Я ничуть не удивлен, что вы не смогли помочь его величеству, — заметил мистер Норрелл. — Думаю, даже маги-ауреаты не умели лечить безумие, да и вряд ли пытались. Судя по всему, они совершенно иначе смотрели на сумасшествие. Они чтили безумцев, считая, что те знают нечто, недоступное всем прочим и полезное для волшебников. Рассказывают, что Ральф Стокси и Екатерина Уинчестерская обращались за советом к безумцам.
— Но так поступали не только чародеи, не правда ли? — спросил Стрендж. — Феи и эльфы тоже очень интересуются умалишенными. Я точно где-то об этом читал.
— Да, конечно! Некоторые крупнейшие авторы отмечают близкое сходство между эльфами и безумцами. Те и другие говорят бессмыслицу; уверен, нечто подобное вы заметили в короле. Однако есть и другие общие черты. Насколько я помню, Частой сообщает кое-что по этому вопросу. Он приводит пример с умалишенным из Бристоля, который каждое утро сообщал семье о намерении прогуляться в компании стула из гостиной. Человек этот был очень привязан к стульям, считал их своими друзьями, вел с ними воображаемые беседы касательно предстоящей прогулки и возможности встретить другие столы и стулья. Он очень сердился, если кто-нибудь хотел сесть на его друга. Ясно, что он был душевнобольным, но Частой пишет, что эльфы не сочли бы поведение таким уж нелепым. Они не проводят четкой грани между одушевленным и неодушевленным, верят, что камни, двери, деревья, огонь, облака и все вокруг имеет душу, желания и относится либо к мужскому, либо к женскому полу. Вероятно, именно этим объясняется любовь эльфов к умалишенным. Общеизвестно, например, что эльфы, которые обычно прячутся от людских взоров, часто являются безумцам. Наиболее замечательный пример, который я могу припомнить, связан с мальчиком по имени Даффи, который жил в Честерфилде, графство Дербишир, в XIV веке. Он был любимцем одного озорного духа, который на протяжении многих лет вредил жителям города. Эльф очень любил мальчика и делал ему необычные подарки, большую часть которых Даффи не смог бы использовать, даже будь он в своем уме, — лодку, изукрашенную алмазами, пару серебряных башмаков, поющего поросенка…
