Сама не пойму, как это вышло. Я просто почувствовала, как грею, держу её Даром, будто руками, — и Вильма улыбнулась победно.
Я её держала — и у меня текли слёзы.
У Броука сдали нервы: он истерически разрыдался. Раш грыз костяшки пальцев — и прокусил кожу до крови.
— Держишься? — спросила я. — Как ты, государыня, лучшая из всех?
— Непривычно, — сказала Виллемина. — И страшновато, — и рассмеялась. — Пока ты со мной, всё будет хорошо, дорогая Карла. Слушай, что нужно будет сказать мессирам миродержцам, это важно…
— Инструкции государыни, — сказала я, размазывая слёзы по лицу. — Вы, мессиры, готовы или будете истерить дальше?
Сработало: они пришли в себя и посмотрели на меня.
— Государыня здесь, — сказала я. — И будет здесь. И нам придётся устроить ещё одну такую ночь, пока луна не ушла на ущерб. Государыню нам заменить некем, ясно? Она одна такая. Она у нас — символ, знамя, всё такое… не спорь, пожалуйста, Вильма. Они так лучше поймут.
— Господи, какой кошмар… — прошептал Раш.
— Государыня, — сказала я, — говорит, что завещание не работает: вы же сказали, что успели провести закон о правах духов?
— Да, — сказал Раш. Я видела, как он берёт себя в руки: он даже полез в карман и достал легендарный блокнот. — Храни вас Бог, Карла. Мы сделаем всё, что сможем. Государыня здесь?
— Прямо здесь, — кивнула я. — За руку её держу. Так вот, слушайте инструкции. Мы не можем увезти её отсюда до ночи. Потому что она очень тяжело ранена — и у неё начались роды. В полночь наш друг-вампир доставит сюда младенца. Вот тогда и выйдем. Вынесем государыню и наследника. Это раз.
Броук ещё всхлипывал, но уже слушал, а Раш начал писать в блокнот так, будто видел Виллемину не хуже, чем меня.
— Мессиру канцлеру цены нет, — улыбнулась Вильма. — Он молодец, я им восхищаюсь.
— Государыню восхищает ваше самообладание, Раш, — сказала я.
Он только вздохнул.
— Дайте знать Фогелю, — сказала я, — что у него и его мастерской срочная работа. Очень срочная, особо ответственная, государственный заказ особой важности. И где Ольгер? Он мне нужен.
— С жандармами, — сказал Броук, проглотив всхлип. — Обыскивают завод на предмет притравок и прочей дряни. Я прикажу позвать.
— Ну и хорошо, — сказала я. Я что-то ужасно устала. — Сюда никого, кроме Сейла и Ольгера, не пускать. А вы идите… распоряжайтесь… я тут побуду пока.
Они вышли, а я села на диван рядом с телом Вильмы, обняла её ноги и стала реветь.
— Карла, дорогая, — ласково сказала Вильма, присев рядом со мной, — ну не надо, не плачь, пожалуйста! Мне тоже его жаль, но что же делать… Ты ведь дашь мне другое?
Я вспомнила, как готовила к обряду кости Тяпки, — и заскулила. Ничего не могла с собой поделать.
— Карла, дорогая, храбрая, спокойная моя Карла, ты сможешь, — сказала Вильма, обнимая меня — и я чувствовала её руки, как прикосновение тёплого ветра. — Ты всё можешь.
Тяпка крутилась в её призрачном кринолине, как в облаке, виляя хвостом, — а я скулила, подвывала и никак не могла остановить слёзы, которые текли и текли:
— Ви-ильма-а… ты не понимаешь!
— Я понимаю, — кивала Вильма и чуть заметно улыбалась. — Я буду бронзовая и фарфоровая кукла, как наши замечательные мёртвые морячки, и мне, как и им, это не помешает довести мою работу до конца. Мы успели вовремя — потому что народ меня примет и всё правильно поймёт. И мы победим. Мы пройдём через смерть, через ад — и победим. Вот увидишь.
А я так и ревела, навзрыд. Пока Ольгер не пришёл.
А когда он пришёл, уже нельзя было реветь. Надо было работать. Идти через смерть и ад — и вытащить оттуда Вильму.
