Сейчас, когда уже все готово было к отъезду в полюдье, снаряжать какие-то особые дружины для поисков не имело смысла. Новость весьма оживила город, даже в окрестных весях много болтали о пропавшей княжне.
– А во всех кощунах говорится, что кто девицу спасет, тот на ней и женится! – мечтал уже вечером Буденя, лежа на полатях и глядя в черный, закопченный потолок.
Кмети вокруг смеялись, но с явным сочувствием: жениться на найденной княжне никто всерьез не мечтал, но что отличившийся будет богато вознагражден князем, было очевидно.
Зимобор молчал. Нет, один человек в этой дружинной избе действительно мог рассчитывать взять в жены спасенную княжну. Это он, Зимобор Велеборич из рода смолянских князей! Ему, единственному здесь, происхождение позволяло требовать этой чести. И ведь сейчас он с ней обручен! Заново обручен со своей же прежней невестой! И даже когда она узнает, что происходит из рода полотеских князей и является сейчас единственной наследницей Столпомера, он, которого она знала просто как Ледича, не покажется недостойным ее женихом…
И тут ему пришла в голову еще одна мысль. Казалось бы, после всех потрясений и открытий его уже ничто не удивит, но…
Долгие годы он думал, что его невеста, княжна Звенимира, умерла. Некий злобный призрак приходил к девушкам, с которыми он сближался, давил, душил, угрожал… Люди думали, что это приходит, ревнуя, его мертвая невеста. Но она, невеста, все это время не была мертвой! Она была жива, а значит, душить по ночам Щедравку, Стоянку и прочих никак не могла! Стоянка пострадала от злобной мары совсем недавно, в ночь после смерти князя Велебора. Дивина тогда уже года два жила в Радогоще, не менее живая, чем сама Стоянка. Понятно, что она тут ни при чем.
Но тогда кто это был?
Кто была та злобная мара, угрожавшая каждой его любви? Та мара, из-за которой Зимобор до двадцати четырех лет проходил в короткой рубашке отрока, из-за которой Смолянск боялся назвать его своим князем, отдать себя во власть человека, который сам находится во власти мертвой? Конечно, это была не Дивина. Но кто же тогда?
Он пошевелился, взбил подушку. В лицо ему пахнуло запахом засохших ландышевых цветков.
Младина. Он совсем забыл о ней. А зря. Она явилась ему, когда перерезала нить Бранеслава, исполнив свое же давнее предсказание. Она запрещала ему любить других девушек. Ей, деве первозданных вод, понадобился он, Зимобор. Она уверяла, что только для нее самой мертвая невеста не опасна… Она обманула! Уж она-то, обрезающая жизненную нить, никак не могла не знать, жива дочь Столпомера или нет! И знала, что та жива!
Зимобор нетерпеливо перевернулся: возбуждение от нахлынувших мыслей не давало лежать спокойно. Конечно, якобы умершая невеста для Младины не опасна. Это она, Младина, опасна для его невесты! Смертельно опасна! Она и есть тот злобный призрак, который мучает девушек. В ней богиня повернулась к нему своим темным ликом, жестоким и отталкивающим, ликом самой Марены. Но если случайных подруг Зимобора она только пугала и награждала синяками на горле, то… То его настоящей невесте она пыталась принести настоящую смерть. И от этой смерти Мать и Лес Праведный спрятали ее в лесу на Той Стороне.
Он не спал до утра, ворочался, мешая Хродлейву, который сквозь сон вяло посылал его к троллям и лешим. Зимобор только усмехался: туда-то ему и надо. К лешим, именно к ним. Разорванные и перепутанные нити постепенно складывались в узор, хотя очень многие концы еще предстояло связать. Получалось, что Младина, за что-то ненавидя потомство Столпомера, погубила его сына, с детства преследовала дочь, пыталась погубить, а когда та с помощью Матери ускользнула туда, где Дева не могла ее достать, хотела завладеть женихом своей несостоявшейся жертвы. Но теперь, раз уж Дивина-Звенимира жива, да еще и заново с ним обручилась, Деве уже не так легко подчинить его, как одинокого парня.
Однако и недооценивать ее Зимобор не собирался. В ее власти будущее, а значит, у нее много способов отомстить.
Все немногие дни до отъезда полюдья Зимобор был так же молчалив и задумчив. В конце месяца овсенича, когда замерзли реки, дружина князя Столпомера покинула Полотеск и тронулась в путь. По дороге до Радогоща им предстояло посетить еще множество весей и городков, рассудить тяжбы, слишком сложные для местных старейшин, очистить дороги от лиходеев, собрать дань. И Зимобор был даже рад, что попадет в Радогощ только через несколько недель. За это время он надеялся собраться с мыслями.
Настали дни Марены[41]: с утра до ночи небо было затянуто низкими серыми тучами, дул резкий пронизывающий ветер, и холод стоял такой, что обильная густая грязь на дорогах смерзалась в бугристую неровную массу, звонкую как стекло и твердую как камень. С утра до вечера висели серые сумерки, так и не рассветало. То и дело принимался идти мокрый снег, то ложился, то снова таял, и голый лес чернел, одинокий, покинутый жизнью. Мужчины готовили лыжи к скорой зимней охоте.
Подошли волчьи дни, наступил праздник, еще называемый Волчья Мать[42]. В это время приносили жертвы волкам, чтобы они не трогали зимой людей и скотину. Еще до позднего зимнего рассвета в Елагину избушку стали стучаться люди с корзинками, горшками и свертками, в которых были подношения для серого племени. По обычаю их полагалось угощать мясом, выплачивая дань от домашних стад, но угощали волков и пирогами с рыбой, с дичиной, кашей, зажаренной птицей. Часть от каждого приношения Елага оставляла себе: «А то девка столько не донесет!» Остальное Дивина сложила в плетеный короб и отправилась в лес.
В лесу было пасмурно, холодно – листва с деревьев уже почти облетела и густыми желто-бурыми грудами лежала под ногами. На черных ветвях висели прозрачные холодные капли, кое-где похрустывала изморозь. Земля затаила дыхание, подсыхала после дождей, готовясь принять зимнее покрывало. Марена за облаками уже вывела свою белую кобылку, готовилась в путь, и в ее широких рукавах шуршали запасы снега и инея.
Дивина шла, не думая куда, – это было все равно. Тяжелый короб давил на плечи, вкусный запах свежих пирогов и жареного мяса щекотал ноздри. Наконец она устала, опустила короб на поваленное дерево, стряхнула шерстяную рукавицу и вынула из рукава платок, чтобы вытереть нос. От ходьбы с грузом ей стало жарко, волосы выбились из-под платка, к косе успел прицепиться какой-то листик и мелкая палочка.
Передохнув, она пригладила волосы, отряхнула подол кожуха, привела себя в порядок, потом приставила руки ко рту и протяжно закричала:
– Волки, Велесовы псы, лесные пастухи! Приходите ко мне, я вам принесла поесть! Возьмите наше угощение, съешьте, а больше не просите, зимой не ходите, скотинку не грызите, людей не троньте! Именем Лесного Деда, вашего пастуха, именем Макоши, матери всего живого, зову я вас, заклинаю я вас!
