— Семь книг, в которых собраны всевозможные заговоры, наговоры и заклинания, от простейших до самых сложных, — ответил Джимоти.
— Но почему «Шестикнижие», если томов семь?
— А это сам Люмерик придумал. Чтобы те, кто только понаслышке знает о его работе, не могли бахвалиться своим знакомством с ней.
— Очень остроумно, — улыбнулась Кэнди.
— Есть и другая возможность разоблачить обманщика, который только прикидывается магом, — прибавил осмелевший Шалопуто. — При помощи того же знаменитого Люмерика.
— Какая? — пожелал узнать Джимоти.
— Надо этого самозванца спросить, кем был Люмерик, мужчиной или женщиной.
— И какой же будет правильный ответ? — спросила Кэнди.
— И тем и другим, — хором ответили Шалопуто и Джимоти.
Кэнди растерянно пожала плечами.
— Люмерик был мьютепом, а они все двуполые, — объяснил Шалопуто.
— Итак... — произнес Джимоти, всем своим видом по-прежнему выражая некоторое сомнение в способности Шалопуто создать глиф. — Книги эти ты читал, верю. Но доводилось ли тебе использовать полученные магические знания на практике? Колдовать ты хоть разок пробовал?
Шалопуто смущенно потер пальцами лоб.
— А как же. Пытался понемногу. Однажды заставил стул прыгать на задних ножках и болтать в воздухе передними, прося подачку, как это делают щенки.
Кэнди звонко расхохоталась, представив себе эту картину.
— А еще я соединил четырнадцать голубей, из них у меня получился один, зато огромный... Ну очень крупный белый голубь.
— Точно! — Джимоти шлепнул себя лапой по бедру. — Я его видел. Он был размером со здоровенного грифа. Невероятно! Это, выходит, твоя была работа?
— Ну да, моя.
— Честно?
— Раз он говорит, что сделал это, значит, так оно и было, Джимоти! — вступилась за Шалопуто Кэнди. — Я ему верю на все сто.
— Виноват. Я вовсе не хотел тебя обидеть, — тотчас же проговорил Джимоти. — Прими, пожалуйста, мои извинения.
Перед Шалопуто наверняка никто еще никогда не извинялся, и бедняга вконец засмущался. Взглянув на Кэнди вытаращенными глазами, он промямлил:
— Ой, а что я-то должен сказать?
— Прими его извинения, если считаешь их искренними.
— Ох... Ну да... Конечно. Я принимаю извинения. Я их принял. Спасибо.
Джимоти протянул ему лапу, и Шалопуто со смущенной улыбкой ее пожал, вероятно сочтя этот эпизод новым доказательством своего стремительного подъема по общественной лестнице.
— Итак, друг мой, — напомнил ему Джимоти, — ты, помнится, собирался сотворить глиф. По-моему, тебе самое время приступить.
— Но только имейте, пожалуйста, в виду, — забеспокоился Шалопуто, — я ни разу еще ничего подобного не делал. Это будет впервые.
— Просто попробуй, — ободрила его Кэнди. — Ведь это наш единственный выход. Если пожелаешь, конечно.
Шалопуто заставил себя улыбнуться.
— Тогда вы оба отойдите подальше. И он развел лапы в стороны.
Джимоти вынул из кармана пиджака маленький бинокль и, приставив его к глазам, стал изучать небо над головой.
— Не нервничай, — сказала Кэнди. — Я в тебя верю.
— Ты серьезно?
— А что в этом такого удивительного?
— Боюсь тебя разочаровать.
— А вот уж это ты зря. Получится — так и слава богу. А нет... — Она махнула рукой. — Придумаем что-нибудь другое. После всего, на что ты оказался способен в последние несколько часов, тебе больше никому ничего не нужно доказывать.
Шалопуто напряженно кивнул. Физиономию его в этот момент никак нельзя было назвать счастливой. Кэнди, взглянув на него искоса, без слов поняла, что он почти сожалеет о своем признании в причастности к колдовству.
Несколько мгновений Шалопуто сосредоточенно смотрел в землю, видимо вспоминая слова заклинания.
— Пожалуйста, отойди подальше, — сказал он Кэнди, не глядя на нее.
Затем медленно поднял руки и трижды хлопнул в ладоши.
Итни асме ата,
Итни манамой,
Друта лотаката,
Глиф, предстань передо мной.
Итни, итни,
Асме ата:
Глиф, предстань передо мной.
Произнося эти слова, он ходил по кругу диаметром футов в шесть-семь и делал странные движения, словно зачерпывал воздух ладонями и сбрасывал его в середину круга.
Через некоторое время он принялся повторять заклинание:
Итни асме ата,
Итни манамой,
Друта лотаката,
Глиф, предстань передо мной.
Шалопуто уже трижды обошел свой круг, швыряя в его середину воздух и бормоча странные слова заклинания:
...Итни, итни,
Асме ата:
Глиф, предстань передо мной.
— Не хотелось бы тебя прерывать, — обратился к нему Джимоти, покосившись на Кэнди. Во взгляде его зеленых глаз читалась тревога. — Но я вижу в небе огни трех глифов, которые направляются сюда. Это наверняка не кто иной, как наш приятель Крест-Накрест. Боюсь, у тебя осталось мало времени, друг мой.
Шалопуто кивнул, не останавливаясь и не прерывая своего бормотания. Он все так же ходил по кругу, то и дело захватывая воздух ладонями. Но это ни к чему не приводило. Краешком глаза Кэнди заметила, как Джимоти обреченно качнул усатой головой. Однако в отличие от него она вовсе не собиралась падать духом. Надо было что-то делать, и она решительным шагом направилась к Шалопуто.
— Не найдется ли на твоей кухне места для еще одного повара?
Он все так же кружился, и зачерпывал руками воздух, и швырял его в круг.
— Повар-то не слишком искусен, — не оборачиваясь, ответил Шалопуто. — И кастрюлька у него пустая. Я готов принять любую помощь.
— Сделаю, что в моих силах.
Кэнди зашла к нему за спину и начала старательно копировать все его слова и движения.
Итни асме ата,
Итни манамой...
Это оказалось на удивление легко, стоило ей лишь единожды произнести заклинание. И не просто легко, а даже как-то странно знакомо, словно танец, движения которого вспоминаются без усилий, как только зазвучит мелодия. Но Кэнди не представляла себе, где прежде она могла слышать мелодию этого магического заклинания. В Цыптауне такие танцы не были в ходу, это уж точно.
— Похоже, начинает действовать, — неуверенно произнес Шалопуто.
Он оказался прав.
Кэнди почувствовала, как из середины круга взметнулся ввысь мощный порыв ветра, и перед ее изумленным взором вдруг закружились мириады крошечных искр — голубых, белых, красных и золотистых.
Шалопуто испустил торжествующий вопль, и этот всплеск радости, похоже, придал новую энергию его творению. Искры принялись группироваться, и вскоре в ночном воздухе стали видны ослепительно яркие контуры будущего глифа. Судя по первоначальным деталям, это должен был быть летательный аппарат довольно сложной формы. Основу конструкции составляли три широкие пластины, между которыми одна за другой возникали более тонкие линии, изгибы и перемычки. Некоторые образовали подобие кабины, другие протянулись вниз, под каркас, сплетясь в нечто долженствовавшее, по-видимому, служить ходовой частью устройства, его механизмом. С каждым мгновением глиф делался все более реальным и осязаемым. Глядя на него, трудно было поверить, что еще совсем недавно на том месте, которое он занимал, не было ничего, кроме воздуха.