Лаури нашлась на крыльце. Скорчившись на верхней ступеньке, она опять курила. Волосы ее были скручены в пучок на затылке. Непокорные пряди выбивались из прически, и в них, как и повсюду в этот пронзительный день, горело солнце.
– Легкие испортишь, – сказал Марк, присаживаясь рядом.
Лаури, не оборачиваясь, хмыкнула:
– Не трепись. Ты же в курсе, я операцию сделала.
– И как жабры спасут тебя от саркомы? Если легкие откажут, поселишься на морском дне, будешь развлекать утопленников?
– Дурак, – безразлично сказала девушка. – Умный, а дурак. Мне объяснили еще на Терре: они там вкалывают такой генный коктейль перед операцией, что никакого рака пациентам уже не светит. Иначе бы вместо жабр получилась здоровенная опухоль. Можно подумать, ты не знаешь.
– Знаю.
– Так зачем треплешься?
– Какая-то ты сердитая. Я тебя чем-то обидел? Девушка резко развернулась. Серые, просвеченные
солнцем глаза сощурились, и в глубине их наметились темные облачка.
– Знаешь, Марк, ты иногда бываешь удивительно мерзким. Собственно, ты почти всегда удивительно мерзкий. Я и забыла, но сейчас вспомнила.
– Вот те раз. Что я сделал не так? Не похвалил тебя за ум и заботу? Пожалуйста: ты очень заботлива и очень умна. Правда. Без тебя я бы до неандертальцев не додумался.
– Додумался бы. Не сейчас, так позже. Не в этом суть.
– Тогда в чем?
Девушка отшвырнула окурок на цветочную грядку, еще мокрую после дождя, и ответила:
– Ты не умеешь делать две очень нужные вещи. Не умеешь прощать и не умеешь быть благодарным.
– Не понимаю.
– Видишь, ты даже не понимаешь, о чем я говорю. – Лаури потянула из пачки следующую сигарету.
Марк молча отобрал у нее и сигарету, и пачку; смяв то и другое в кулаке, швырнул в куст ромашки.
– Объясни.
– Объясню. После того как ты съездишь в магазин и купишь мне новую пачку. Лучше две, облегченный «Голуаз». И не вздумай умыкнуть машину – в ней такой противоугонник, что мало не покажется. – Лаура уронила рядом с Марком карточку-ключ и, встав с крыльца, ушла в дом.
Подбирая ключ, Марк подумал, что и правда многого теперь о ней не знает, и впервые за четыре дня пожалел об утраченных способностях.
Он купил сигареты в деревенской лавочке, не замечая, что делает. В голове вертелись куски головоломки: неандертальцы, кроманьонцы, секен, личинка. Пятьдесят тысяч лет, сто тысяч… Особенно почему-то беспокоила последняя цифра. Было в ней какое-то несоответствие с прежде услышанным… Засунув две пачки в карман плаща, Салливан подошел к машине. На него оглядывались. В эти края горожане забредали нечасто.
Окна-хамелеоны в «лексусе» затемнялись автоматически, и все же даже сквозь потемневшие, словно загаром подернувшиеся стекла пробивались солнечные лучи. Солнце катилось к западу, и Марк летел на запад, туда, где над горизонтом угадывался блеск моря. Под брюхом машины тянулась равнина, перечеркнутая трещинами, в выступах камня – знаменитая Барренская пустошь. Из трещин пробивались трава и островки камыша. Серебряными монетками горели озерца, где в прибрежных зарослях утки выводили потомство.
По дороге в гостиницу Марк размышлял. «Что получится, – думал он, – если совместить все три доступные человечеству технологии? Атлантскую способность мгновенно переносить информацию и перемещаться в пространстве, находиться одновременно в нескольких местах. Лемурийские биотехнологии – возможность принять любую форму и жить в любой среде, натуральное оборотничество… И таланты психиков – от чтения мыслей до управления секенами, власти над заселенными секенами планетами и, может быть, даже звездами… Боги.
Получатся те самые мифические боги. Но что же мешает трем ветвям человечества объединиться? Внутренняя склонность к раздорам – или внешняя, древняя и упрямая воля?» Марку представились светлые глаза геодского священника. Атланты считают его Предтечей… одним из Предтеч, первородных, бывших хозяев галактики. Геодец вспомнился без привычной ненависти. Марк думал о нем скорее с любопытством. Вот и еще одна загадка и, пожалуй, самая главная.
Победивший наконец-то поляризационную защиту свет ударил в зрачки, и Марк направил «лексус» вниз, на небольшую плоскую площадку.
Открыв дверцу, он ступил на равнину, и ветер, незаметный в машине, чуть не сбил его с ног. По небу мчались клочки облаков. Солнце то терялось в них, то снова победно выступало из туч. Каждая капля и каждый осколок кварца сверкали, вспыхивали и гасли в наведенном облаками ритме. Острые лопасти осоки звенели под ветром. Марк поднял голову и заметил впереди невысокий холм. На вершине холма возвышался каменный дольмен – несколько вертикальных глыб, перекрытых серой, гладкой плитой.
Марк оглянулся. Пение ветра. Шепот тростника. Стелющаяся трава, и так без конца, от горизонта до горизонта. Если бы не лишний здесь, чужой наплыв принесшей Марка машины, можно было бы поверить, что строители дольмена вернутся с минуты на минуту. На мгновение представились смуглые люди в шкурах, с грубыми орудиями. Гортанная перекличка их голосов еще сохранилась где-то в глубинах камня, ведь ничто не проходит бесследно. Марк присел на корточки и кончиками пальцев провел по белому выступу кварца. Grian cloch, «солнечный камень». Кости земли. Вся равнина была усыпана костями. Где-то тут или чуть дальше к югу в землю уходили и кости его предков – темноглазых жестоких иберийцев, сыновей Миля, четыре тысячи лет назад высадившихся на этот остров[9].
Они прошли от Керри и до Коннахта, огнем и мечом преследуя былых обитателей Эйре. Его предки сражались с племенами богини Дану и загнали бессмертных воителей в холмы, перекрыв выход. Одно племя сменяется другим. Так происходит всегда. Туата де Дананн вытесняют фоморов, гэлы – туатов, норманны – гэлов[10]. Кроманьонцы истребляют неандертальцев. Боги обрушивают волны потопа на развратившееся человечество, и на смену ему приходит новое, свободное от былых грехов. Марку стало мимолетно жаль минувшего. Он оглянулся на увенчанный дольменом курган. Убежище неолитических людей – или врата в тот мир, куда ушли Нуаду, Луг Длинная Рука и свирепая Морриган? И есть ли разница? Может ли дольмен быть одновременно и тем, и другим? «Все на свете – отголосок какой-то истины, Салливан». Голос геодца прозвучал так отчетливо, что на мгновение перекрыл свист ветра. Марк вздрогнул и, поднявшись на ноги, зашагал к холму.
Склон, хотя и невысокий, оказался довольно крут, так что, вскарабкавшись на вершину, викторианец слегка запыхался. От глыб тянуло холодом. Марк вступил в тень дольмена. Здесь, как ни странно, царило безветрие. Стылость кралась по камням. Солнце, бьющее с запада, заливало холм, но в каменном прямоугольнике лучи теряли силу – словно само время замедлилось, превращая солнечный свет в вязкую желтую смолу. Марк поглядел сквозь проем на запад, ожидая увидеть… что? Древнее море с парусами узких кораблей? Разгоревшуюся на равнине битву? Но увидел он, конечно, все ту же пустошь в серых пятнах известняка и зеленых ручейках травы.
