– Дадут, – лениво кивнул тот. – Кому справку, кому срок. Все, отставить разговоры!
– Из-за чего весь сыр-бор-то? – снова вступил в разговор обладатель дорогого костюма, побывавший в испанской полиции. – Теракт, что ли, где случился? Или убили кого-то из правительства?..
Щуплый мужичонка в заношенной кожаной куртке, поддернув вязаную шапочку, вполголоса сказал:
– Говорят, в Лефортово стрельба была со взрывами. Трое ментов там пропали. Только машину сгоревшую нашли.
– А, вон в чем дело… – Парень провел рукой по ежику волос, понимающе покивал. – Ну, тогда лучше не рыпаться. За своих они горло перегрызут, это факт. В Америке вообще, если полицейского убили, неписаный закон есть – живым убийцу не брать. Я в кино видел.
– А вот в Европе, – оживленно вклинился серолицый, – все законы писанные и строго выполняются. В Германии, например, полицейского произвола вообще нет. Все по закону. Когда же и у нас так будет?
Лязгнула железная дверь, и в кунг впихнули еще одного задержанного – пьяного юношу в красной куртке, явно студента.
– Все, это последний, сейчас поедем! – крикнул с улицы омоновец. – Осташев, тебя усилить?
Милиционер в бронежилете скользнул взглядом по напряженным лицам задержанных и отрицательно мотнул головой:
– Не, тут все тихо будет. – И, перехватив автомат, угрожающе спросил: – Ведь будет тихо, а?
Ему никто не ответил.
«ЗИЛ» взревел двигателем и тронулся с места. Сквозь забранные мелкой решеткой окна кунга Глеб видел проплывавшие мимо дома, машины, людей. В отличие от других ему было спокойно. Назначенный час встречи со Скуларией давно прошел. Камень она не получила. Акундин… По крайней мере ему ничего не угрожает, а об остальном Глеб предпочитал не думать. Предатель сатра или он с самого начала вел двойную игру – теперь это не столь уж и важно.
«Скулария со своими вампирами и прочими оборотнями после того, как я не принес камень, наверняка бросится искать меня, – подумал Глеб. – Все это время я просижу за решеткой. А потом можно будет попробовать попытать счастья в «Фонде Ксенофонтова». Отдать Дэфтеру камень – и уехать из Москвы».
И тут в голове запульсировало:
«А Милка? Из-за тебя она превратилась в полутруп, лежит сейчас, жутко подумать, в хранилище. Ее надо спасти! Надо, во что бы то ни стало! – Глеб закрыл глаза, откинул голову, прижавшись затылком к подрагивающей стенке кунга. – Вся надежда на этого Дэфтера. Если он не поможет – то уже никто… Впрочем, у меня есть чем удивить этого сатра. Камень, информация… Черт, как все непросто!»
«ЗИЛ» остановился. Глеб посмотрел в окно – окруженный глухим забором двор, милицейские машины, люди в форме. Осташев, забросив автомат на плечо, поднялся и встал у двери, широко расставив ноги.
– Граждане задержанные! Выходим по одному, не спеша и без фокусов. Снаружи – охраняемая территория…
Глеба в числе других задержанных провели мимо милицейских машин, и он оказался в дежурной части. Здесь было очень шумно, трезвонили телефоны. За стеклянной перегородкой бесновался злой майор с растрепанными волосами. Он одновременно разговаривал по телефону, переругивался с каким-то человеком в штатском и писал на компьютере.
– Еще десятка! – крикнул ему Осташев.
– Твою мать! – отозвался майор. – Охренели вы там совсем!
– Куда их? – проигнорировав ругань, флегматично спросил милиционер.
– «Обезьянник» полон. Давай в «четверку». Там вроде есть место. К утру я ими займусь… – И майор снова заорал в телефон: – Да нету, нету у меня людей! И вообще это твоя земля, сам разбирайся, что к чему, мать твою!
«Четверкой» оказалась камера в конце пропахшего табачным дымом коридора. Охранник, позвякивая ключами, отпер крашенную серой краской железную дверь, и изнутри ударила тугая волна спертого воздуха и многоголосица.
– Заводи! – велел Осташеву охранник.
Из камеры высунулся низенький толстый лысый мужчина в одной майке. Плечи и волосатые руки его были обильно покрыты татуировками.
– Ты че, начальник, охренел? Куда «заводи»? Тут и так не продохнуть, сидим как семки в подсолнухе. Вы когда эту шелупонь шухарить начнете? Я спать хочу!
– Слышь, Черепков, – процедил Осташев, впихивая задержанных в камеру. – Хавальник завали, а то к своим пятнадцати еще пятнашку отгребешь.
И уже другим тоном вполголоса добавил, толкнув в спину Глеба:
– К утру их дергать начнут. К полудню, думаю, все закончится. Все, вали на нары.
– Так бы сразу…
Татуированный Черепков повеселел, растолкал толпящихся в камере людей и взобрался на деревянный помост у противоположной от двери стены.
– Ну что, граждане! – поблескивая острыми глазками, обратился он к новичкам. – Которые фраера и мужики, вынай курево и бабки в общак. Кто при делах – обзовись, побазарим.
Глеб, вытянув шею, через плечи и головы – в небольшую камеру набили не менее трех десятков человек – с любопытством посмотрел на толстяка. Он, как всякий русский человек, имел представление об уголовных порядках, но вживую видел все это впервые.
– Я че, неясно выразился? – нахмурился Черепков. – Курево и баблосы на шконку, фраерьё!
В камере повисло напряженное молчание.
– Вот ты, длинный… – ткнул толстяк пальцем в парня в плаще, переминавшегося с ноги на ногу рядом с ним. – Бабки есть?
– Черепок! А я гляжу – ты или не ты? – вдруг захохотал тот самый представительный мужчина в дорогом костюме, который попадал в испанскую полицию. – Ну надо же!
Лысый толстяк сузил глаза, присматриваясь.
– Бенц? Леша?
– Мы с ним в девяносто первом начинали! – объяснил Глебу мужчина, широко улыбаясь.
– Он что, вор в законе? – тихо спросил Глеб.
– Кто-о, Черепок? – Мужчина снова захохотал. – Да не, какой там… накосячил он, и Крестовый его еще тогда из бригады… отчислил, в общем.
Отодвинув мощным плечом парня в плаще, Бенц шагнул к помосту, властно сказал Черепкову:
– Ну-ка, сморщись.
Оглянувшись, он нашел глазами старика с серым лицом, махнул рукой:
– Отец, иди присядь. В ногах правды нет, нет ее и в другом месте.
Усадив серолицего, Бенц обратился к поникшему толстяку:
– Гляжу, пахануешь ты, а? Заблатовал, как деды на Колыме! За что подвис?
– Пятнаху впаяли. В четверг мы с мужиками бухнули после смены – ну, я и того… – нехотя начал рассказывать Черепков. Он явно робел перед старым знакомым. – В ларьке стекла побил, с ментами сцепился…
– А чем занимаешься?
– Да в автосервисе на Подбельского…
– Ясно. Ну все, мужики, воровская власть в этой отдельно взятой камере кончилась, чего не скажешь обо всей стране. У кого есть претензии к бывшему пахану Черепку?
