— Думаешь, как бы меня прикончить? — ухмыльнулась голова. — На этот счет можешь не переживать. Я уже мертв. Лишь заклинание якоря держит меня в теле. Ну, как бы в теле. Полезная штука этот якорь — получив смертельный удар, всегда есть время вылечить рану и остаться в живых. Но в этом конкретном случае оно только продлевает мою агонию. Такое, — маг скосил глаза вниз, к своей шее. — Даже я вылечить не смогу. Да и пролежал я так не мало времени, мозг уже начал отмирать. Так что можешь не трепыхаться, время все сделает за тебя. Тем более, я вижу, что ты не в том состоянии, чтобы пытаться. Сам еле стоишь, все же не слабо тебя приложило. Впрочем, отправить меня в мир иной, пока не развеяно это заклятье, в любом случае было бы весьма проблематично.
— Ничего, фантазия у меня хорошая, что-нибудь придумаю. — Меня заметно пошатывало. Очень хотелось плюхнуться прямо на землю, и послать все в бездну. Но я оставался на ногах, стараясь держаться настороже, и оставляя в поле зрения, как голову, так и тело колдуна. Кто знает, на что еще способен этот чародей, если ему под силу такие фокусы.
— О, да ты разговариваешь! — удивился архимаг. — Обычно твои коллеги не отличаются особой словоохотливостью. Максимум, на что их хватает, это яростный крик перед атакой.
Проклятье! Я снова забыл об этом. Только что я опять нарушил один из самых главных запретов охотников на магов. Никогда, и ни при каких условиях не разговаривать с волшебниками. А иначе… Что именно в таком случае произойдет, никто конкретно не говорил. Но зато все сходились в одном — красноречие у чародеев оттуда же, откуда и их дар. От Низшего. Своими словами они способны смутить умы даже у самых истинных последователей Высшего. Ходили даже слухи об охотниках-предателях, которые за неизвестные посулы соглашались встать на сторону извечного врага. За такими ренегатами орден охотился с особым рвением. Я обычно считал такие россказни, если не страшилками, то уж точно серьезным преувеличением. Но, как любил говаривать Алекс, дыма без огня не бывает.
Да, однажды я уже нарушал данный запрет, причем совсем недавно. Но в тот раз, я считаю, это было оправданно. Я был в самом незавидном положении, сама ситуация, для прояснения нюансов и поиска возможного выхода, требовала завести ту беседу. Сейчас же обстоятельства были несколько иными. На этот раз проигравшим оказался колдун, а преимущество было на моей стороне.
Раньше я всегда был щепетилен касательно правил и следовал даже самым нелепым предписаниям ордена, но сейчас, нарушив один из них, не придал этому особого значения. Бездна с ним. Усталость притупляла не только мою физическую реакцию, но и реакцию мысленную. То, что еще пару месяцев назад могло пробудить во мне робость или даже испуг, сейчас вызывало лишь раздражение.
Меня терзал другой вопрос. Что мне делать с этой говорящей головой? Оставить мага одного я не мог. Мало ли, что он там рассказывал про свои силы и возможности. Если я приведу инквизитора со свитой, а чародей вдруг исчезнет, то меня за проваленную охоту по головке точно не погладят. Направляясь в лагерь, прихватить с собой голову волшебника? Этот вариант тоже может закончиться весьма плачевно, только уже для других. Если сил умирающего колдуна хватит хотя бы на одно заклинание из того арсенала, что он успел продемонстрировать ранее — многим ожидающим новостей в лагере не жить. Если не всем.
Впрочем, если вспоминать правила, то следуя их букве, я не должен покидать место схватки с колдуном, пока он еще жив. А добить его, судя по всему, мне тоже не представлялось возможным. Что вообще можно сделать человеку, который пережил усечение головы? Варианты конечно есть, но вряд ли меня, в моем нынешнем состоянии, хватит хоть на один из них.
Значит остается только сидеть и ждать, пока не истечет действие его ворожбы. Так почему бы не скрасить ожидание беседой? Быть может и удастся подчерпнуть что-нибудь важное из этого разговора.
— Просто захотелось тебя прервать, — скорчил я кислую физиономию. — А то ты трещишь и трещишь, будто галка, а не отрубленная голова уважаемого в своих кругах мага.
— Неужели? — вопросительно приподнял бровь архимаг. — Не даю тебе и слова вставить? Что ж, прошу простить мне мои манеры. Я замолкаю. Поведай теперь ты, что у тебя на уме.
Перед глазами вдруг встало лицо рыжей охотницы, скованное камнем, и мне страшно захотелось, будто мяч, мощным пинком отправить голову колдуна в ближайшие заросли травы. Но я сдержался. Учитывая ту свистопляску, что бушевала здесь совсем недавно, кустики уцелевшей поросли еще нужно было найти.
— Да мне вот просто интересно, — с наигранной задумчивостью протянул я. — Каково это быть самым разыскиваемым орденом преступником? Жить в страхе, в постоянных бегах, оглядываясь через плечо, и знать, что все это зря. Что однажды тебя все равно настигнут. Загонят, как дикого зверя, и прикончат прямо на дороге за безымянным лесом.
— Каково это? — переспросил маг. — Знаешь, бодрит. Краски кажутся ярче, каждый вздох — слаще, мир в целом воспринимается живее. Но что я тебе это объясняю? Вряд ли это сможет понять человек с поломанным восприятием. Тот, кто сам преследует других по науськиванию свыше. Точно пес, кусающий того, на кого укажет хозяин. Умственно-ограниченный идиот, что служит злодеям и сам, по сути, злодеем и является.
— Злодеям? — рассмеялся я. — Серьезно?
— Совершенно! — воскликнула голова. — А кем по-твоему являются люди, преследующие других, просто потому что они не такие как все? Люди, что хватают и бросают в застенки по одному лишь подозрению, а казнят из-за нелепых обвинений? Люди, что жгут ведьм, по сути обычных селянок, обладающих толикой силы, и по мере ее, помогающих соседям и родной деревне? Или скажешь, это все неправда? Да ваш орден погубил толпы невинных людей, больше, чем некоторые войны. И если среди них и в самом деле затесался десяток-другой лиходеев — то это лишь чистое везение.
— Я знаю, кто я такой, и не питаю по этому поводу никаких иллюзий. Я убийца и палач, и поверь, это не доставляет мне никакой радости, одни лишь мучения. Но есть работа, которую необходимо выполнять. А что касается ордена, он и в самом деле, бывает, действует жестко. Но жестко оправданно. Магия — это зло. Распространение ее заразы могут предотвратить только превентивные меры. И от этого, и правда, порой страдают невиновные люди. Как бы это ни было печально. Зато спасают такие действия гораздо больше людей. — Я почему-то принялся рьяно выгораживать орден. И перед кем? Перед магом! Осознавая всю тщетность и нелепость этой затеи, я все равно пробурчал под нос избитую фразу. — Трудные времена требуют трудных решений.
— Это оправдание всех душегубов. Что вы только не придумаете, чтобы казаться святошами в глазах других. Но я-то знаю истинную суть прогнивших душонок твоих хозяев. Им просто нравится паразитировать на страданиях других. А ты, если поддерживаешь их, либо слепец, либо сам приветствуешь подобные методы.
Голова скривилась, будто собиралась сплюнуть, но видимо проделать это у нее не получилось, и она продолжила буравить меня злым взглядом.
— То есть ты действительно, пребывая на смертном одре, хочешь обсудить, кто из нас является большим злодеем? Что ж, будь по-твоему. — Я пожал плечами. — Возможно люди побаиваются ордена, и при упоминании о нем у них возникают всякие нехорошие ассоциации, по типу допросов с пристрастием и гонений людей, имеющих самую каплю силы. Но какие появляются мысли у обычного обывателя при слове «маг»? А я скажу тебе. Смерть и разрушения. Могу даже привести несколько примеров. Пиромант. Пекло на улицах Ракота, три сгоревших квартала и сотни пострадавших и убитых. Кукольник из Лос-Саллемы. Пол тысячи людей, насильно лишенных личности и превращенных в безмозглых марионеток. Чумной лекарь. Эпидемия, прошедшая по западным провинциям и выкосившая чуть ли не каждого третьего. Голиаф. Землетрясение в Мапассе, низвергнувшее под землю целый город. Мне продолжать? Или хватит? Глядя на такое, по моему мнению, любой добрый человек, почуявший в себе скверну Низшего, должен сам бежать в первый же филиал ордена и умолять служителей изолировать его от общества. Вы же как ходячие карпутские бомбы. Неужели нужны другие доказательства, что магия — зло?
