— Семьсот двадцать восьмой после Произнесения Слова.
— Правильно. Ты знаешь о борьбе между Сабелой и Генрихом за право занимать трон Вендара и Варре. — Тут Агиус бросил злой взгляд на Антонию, что затянула песню. К ней сладкоголосо присоединились клирики.
Алан не понимал смысла песни, так как ее пели на даррийском, но Агиус стал переводить.
Четыре диаконисы были сторожами,
Хранившими непорочно
Ключи к тайне.
Четыре двери открылись нам,
Каждая — своим ключом.
Так будет слава Твоя, та,
Что мудро выбрала хранящих.
— Это старая песня, с востока. Но не обращай внимания. Нельзя отвлекаться от темы. Скоро мы будем под стенами Отуна и на этом закончим урок. Как зовут нынешнего короля и кто его родня?
— Король Генрих, конечно! — Испугавшись, что говорит громко, Алан пригнул голову. В войске Сабелы не принято было называть Генриха, королем. — И госпожа Сабела, его старшая сестра.
— Его сводная сестра, — поправил Агиус. — Королева Беренгария Варрийская была ее матерью. Когда она умерла, младший Арнульф женился на Матильде Карронской, матушке короля Генриха. А еще?
— Не знаю.
— Вот кто из детей Арнульфа и Матильды еще жив: сам Генрих, Ротрудис, Рикардия, больше известная под именем Схоластика, аббатиса Кведлинхеймского монастыря. Еще: Бенедикт, Констанция, Брюн. У Генриха есть также сводная сестра — дочь Арнульфа от его любовницы. Это Альберада, епископ Гандельбурга — города в далеком восточном маркграфстве. Она не принимает участия в спорах между Генрихом и Сабелой. А теперь перечисли мне шестерых герцогов.
— Я… Не знаю. Ну, Родульф — один из них. А муж Сабелы Беренгар?
— Действительно. Он герцог Арконии, хотя всем заправляет там Сабела. Родульф — герцог Варингии. Город Отун лежит на границе его владений и Арконии. Ты, наверное, хочешь знать, почему епископ Отуна симпатизирует Генриху, хоть номинально ее город подвластен Сабеле?
Алан кивнул.
— Когда Сабела в первый раз подняла восстание, епископом была одна из ее сторонниц. Генрих низложил ее и сослал аббатисой в далекий монастырь. А госпожу-иерарха попросил рукоположить епископом свою юную сестру Констанцию. Белую лань. Конечно, Констанция поддерживает Генриха.
— А кто другие четверо герцогов?
— Трое из них поддерживают короля. Сестра Генриха Ротрудис владеет Саонией и Аттомаром. Герцогство Саонийское — исконная вотчина королевского рода. Прежде чем стать королями, предки Генриха были тамошними герцогами.
— А как они тогда стали королями?
— Это ты узнаешь позже или прочтешь сам. Слушай дальше.
Агиус посмотрел вперед. Колонна миновала лес и двигалась дальше по ровному покатому склону. Скоро они подойдут на расстояние полета стрелы к городу. Интересно, подумал Алан, когда их заметят горожане.
— Следующий в нашем списке — Бурхард, герцог Аварии.
— Ваш отец.
— Да. — Это слово было произнесено так резко, что Алан побоялся спрашивать дальше. — И наконец, Лютгарда, герцогиня Фесса, которая тоже из королевского рода.
— Та, с которой вы были помолвлены…
— Вижу, ты знаешь больше, чем я думал.
— … но вместо вас женился ваш брат.
Агиус вновь посмотрел вперед, пряча лицо. Алан вспомнил маленькую девочку, обнимавшую священника в шатре. Очевидно, привязанность Агиуса к брату была сильна. Человек этот, снедаемый гневом и бессилием, заслуживал симпатии.
— А кто шестой герцог? — спросил юноша, желая отвлечь его от тягостных мыслей.
Последовало молчание. Наконец Агиус заговорил, не поднимая глаз на Алана:
— Конрад, герцог Вейландский, известный, как Конрад Черный. Сабела говорит, что он поддерживает ее, но пока я не вижу здесь его войск.
— А маркграфы?
Агиус успокоился. Он приподнял подбородок, безупречно выбритый утром, как и следовало доброму служителю Господа, и глубоко вдохнул, будто хотел укрепить себя.
— Главный из них Гельмут Виллам. Вторая, почти столь же сильная Джудит, маркграфиня Ольсатии и Австры. И еще Веринхар, маркграф Вестфолла.
— Вы сказали, их четверо.
Лицо Агиуса вновь омрачилось. Алан вдруг понял, что это связано с его любимым братом.
— Маркграф Истфолла и оба его сына три года назад погибли в битве с куманами.
— Это… та битва, в которой погиб ваш брат?
Агиус не ответил, но по его глазам Алан понял, что угадал.
Какое-то время они шли молча. Епископ и клирики все еще пели, очевидно, восточный гимн состоял из множества строк. Он боялся о чем-либо спрашивать Агиуса, в том было столько боли, что тяжело было на него смотреть. Но переводить слова гимна он начал сам, отрывистым и срывающимся шепотом:
Дети Нисибии, поступайте, как ваша мать,
Вложившая Тело внутрь себя,
И стало оно ей Оградой.
Вложите же Его в себя
И обретете ограду для жизни своей.
Слава Тебе,
Чей выбор столь мудр.
Когда клирики закончили гимн, епископ придержала своего мула, и процессия остановилась. Антония спешилась.
Город Отун стоял на возвышенности близ Роуна. Хижины бедноты находились вне укреплений, но были так же пусты, как и деревни, что встречались им раньше. Лишь кое-где можно было услышать лай брошенной собаки… Антония со свитой были на расстоянии полета стрелы от города, но из ворот навстречу им вышла другая процессия. Впереди нее несли два флага, и Алан успел разглядеть, что на них было изображено: на одном, как и на флаге города Майни, принадлежащего Антонии, изображена башня, только серого цвета и с черным вороном наверху. На другом, сверкавшем золотом так, что отражались солнечные лучи, изображена белая лань.
Агиус приблизился к епископу Антонии. Лицо его побледнело. На лице Антонии, как всегда, сияла широкая улыбка. Она поджидала людей, вышедших из города, чтобы приветствовать ее, согласно этикету.
Как полагалось дочери одного короля и жене другого, Констанция имела весьма внушительную свиту. Клирики ее были облачены в долгие льняные ризы, окрашенные в пурпурный цвет, и каждый держал в руке по книге. Плечи каждого укрывал вышитый льняной шарф. Алан никогда не видел столько книг в одном месте. Следом шли монахини с кадильницами, в которых курился ладан. В такт, медленно покачиваясь, женщины пели: «Кирие элейсон. Господи, помилуй».
Как и Антония, епископ Отуна ехала на белом муле в середине процессии. Кроме митры и богатых епископских облачений на ее шее лежало тяжелое золотое ожерелье, как и у всех из королевского рода. Она была молода, моложе Агиуса, но печальное выражение лица придавало вид твердости и мудрости и делало ее раза в два старше. Когда она, спешившись, пошла в сторону Антонии с руками, распростертыми для объятия, как и полагалось при встрече с равной ей сестрой по церкви, Алан увидел, что она бледна высока и стройна. Как и ее старшая сестра Сабела, разве что с более изящными манерами и легкой походкой. Теперь стало понятно, почему ее зовут белой ланью.
