— Тебе не придется рисковать, защищая меня от охотников. А может, если ты поспешишь, то еще сумеешь найти Могучего.
— О чем ты говоришь? — нахмурился я.
— Может, я многого не знаю. Но и этого достаточно, чтобы понять, что я вряд ли поправлюсь.
— И чего здесь хорошего? Хочешь сделать приятное синей гильдии, чтобы плод их трудов не достался никому? Или желтой, вот кто обрадуется–то! Обо мне она подумала…
— А что если желтые правы, и я только причиняю всем зло? — повысила голос Фиори, и Ловкий отпрянул, недовольно фыркнув. — Ведь именно из–за меня ты впутался в эту историю и оказался здесь. Если бы не я, ты бы сидел где–нибудь в столице и дожидался, когда закончится противостояние гильдий…
Дальше девочка не успела договорить, захлебнувшись в кашле. Когда он, наконец, закончился, Фиори бессильно сжалась, тщетно кутаясь в плащи, не в силах побороть озноб. Посмотрев на ее усталое лицо, я не стал продолжать тяжелый и бессмысленный сейчас разговор. Возможно, все это болезненный бред, вызванный жаром. Вот только, если с девочкой что–то случится, мелькнула у меня мысль, то я не пойду дальше в Комтию, а вернусь обратно в Регну. Найду Спаде и его людей, доберемся до столицы, а там возвратим гильдиям сторицей все, что они сотворили.
Понятия не имею, как я умудрился пропустить приближение Могучего. Просто поразительно, насколько бесшумны шаги столь неуклюжего, на первый взгляд, создания. Сторожевое творение безмолвствовало до последнего, пока зверь не замер возле остатков стены, и лишь тогда, почувствовав его присутствие, чуть не обожгло мне запястье тревожным сигналом. Готовый к чему угодно, я обернулся и изумленно уставился на Могучего, держащего в лапах внушительный сноп трав и веток.
Не обращая внимания на мой удивленный вид, он бережно опустил свой груз на каменную кладку.
— Эти ягоды, — длинный коготь создания указал на сломанные ветки шиповника, в которых краснели твердые шарики, — и вот эту траву заварить, поить ее, — мотнул он в сторону девочки, — дважды в час, — монотонно, словно ученик, отвечающий зазубренный урок, проговорил Могучий. — Эти и эти листья высушить, сделать отвар, трижды процедив, давать каждый час.
— Высушить? — переспросил я. — Они же еще совсем зеленые.
— Я говорю, что нужно. Решать и делать тебе, — на миг отвлекся Могучий от указаний. — Дальше. Корневища измельчить, истолочь и, залив водой, настоять. Скормишь их коню. Яд быстрее выйдет.
Запустив лапу вглубь снопа, он осторожно вытащил оттуда тонкий стебелек с мелкими синими цветками. Представляю, каких трудов ему стоило отыскать, сорвать все эти растения и не растерять по пути.
— Их нужно растолочь и, смешав с какой–нибудь пищей, дать твоей спутнице.
Закончив с пояснениями, Могучий направился вниз по склону, к подножию холма, и на этот раз сторожевое творение чутко следило за каждым его шагом. Прогнав мгновенную растерянность, я взялся за принесенные созданием травы и ветки. Хорошо Могучему с его плотной, упругой шерстью, ей не только колючки, но и клинок не страшен. А мне–то что делать? Вдоволь исцарапавшись, я с облегчением вздохнул, когда сорвал последнюю ягоду шиповника и поспешно сбросил груду колючих веток за стену. Взял в руки травы и на миг засомневался, не доверяя внезапному порыву доброты и заботы создания. Можно ли ему доверять? Растерев один листок, я почувствовал слабый мятный аромат, к которому примешивались кислые нотки. Вроде бы ничего опасного. Другие травы пахли по–разному, одни — тонко и приятно, другие — горько и отталкивающе, но ничего необычного не ощущалось.
А вот в стебельке явно чувствовалась примесь Подлинных цветов, гораздо большая, чем в обычных растениях. Там были лишь отдельные осколки, жалкие крохи, медленно вытекающие из увядающих трав. Здесь же я ощущал мощный поток, и не думающий ослабевать. Чтобы разобраться в нем, требовалось драгоценное время, которого у меня не было. Наконец я решил, что есть куда более простые способы навредить нам. Даже вдвоем мы бы не остановили Могучего, так что ничего не оставалось, кроме как довериться созданию.
Пришлось еще раз сходить к ручью за водой. Могучий недовольно покосился на меня, но промолчал и отвернулся в другую сторону. Вернувшись, я первым делом подбросил в костер веток, вот и сгодились ветки шиповника, а потом добавил красного и соломенного. Не обращая внимания на жарко вспыхнувшее пламя, сосредоточился на растениях. Увидь Мастера, для чего я использую бесценный кинжал, древнее наследие рода, их бы, наверное, хватил удар. Увы, другого лезвия под рукой не нашлось. Впрочем, мой кинжал справлялся играючи, одинаково легко разрезая и жесткие стебли, и тонкие травинки.
Вода в котелке забурлила быстро, не успело пройти и десяти минут, как оттуда пошел пар. Я высыпал в пустую флягу ягоды и часть трав, а потом залил их крутым кипятком и тут же закрыл пробкой. Отложив в сторону — пусть настаивается, взялся за корневища, предназначенные для Огонька. Вид у коня был не лучший. Опухоль, синеющая вокруг раны, спадала слишком медленно, чтобы говорить о выздоровлении, так что лекарство животному не повредит. Поначалу я опасался, что Огонек не захочет пить отвар корней. Но стоило коню учуять запах, как он жадно припал к воде, в которую было подмешено лекарство.
Тем временем, пришло время сушки листьев. Заниматься этим надо было осторожно, внимательно следя за температурой, чтобы они не побурели, приобретая некрасивый грязноватый оттенок. И дело не в красоте, просто от подгоревшего сена не будет никакого толку. Разложив травы тонким слоем, я повесил над ними сплетенные из красного кружева, от которых исходил ощутимый жар. Теперь требовалось внимание, внимание и еще раз внимание. Едва от растений начинал подниматься дымок, как я тут же поднимал кружева. Немного выжидал и возвращал их обратно.
Наконец, устав от постоянного напряжения, я рассеял огненное плетение и оставил траву в покое. Отвар во фляге должен был уже настояться. Бодрящаяся Фиори попыталась самостоятельно поднести кружку сладковатого напитка ко рту и едва не разлила ее, когда дрожащие пальцы внезапно разжались. В последний момент я успел подхватить кружку и, бережно придержав, помог девочке выпить отвар. Потом уложил Фиори обратно, поправил смятые плащи. Тоскливо посмотрев по сторонам, вернулся к сушке трав.
Плохо, когда все зависит только от тебя. Но когда ты не в силах ничего сделать — еще хуже.
Пока я занимался травами, Могучий неподвижно сидел у подножия холма. Лишь трижды он покидал наблюдательный пост. Первые два раза вскоре после этого из–за леса доносилось рычание, которое быстро сменялось болезненным, всхлипывающим скулежом, больше похожим на плач обиженного ребенка. Оба раза Могучий возвращался и как ни в чем не бывало садился на прежнее место, замирая, словно скала. На его шкуре не оставалось ни одного следа схватки, будто ничего не происходило. В третий раз Могучий точно также поднялся и скрылся в лесу. За миг до этого наступила мертвая тишина, даже редкий птичий щебет стих. Только ветер шумел в покачивающихся верхушках деревьев. А потом деревья начали падать. Одно за другим, с оглушительным треском рушились, ломаясь, будто тонкие лучинки. И когда, казалось, что сейчас весь лес будет выкорчеван, раздался неистовый, яростный рев. И все стихло.
