— Родительницу бережешь? — обратился он к нему насмешливо. — А ты знаешь, что было время, когда она тебя не хотела? Думаешь, она сейчас тебя любит? — страдания делают людей не только проницательнее, они еще учат делиться им, страданием, с другими. Учат распознавать в людях слабые места, по которым легко нанести удар и ранить. Рон ранил.
Я не собиралась никогда в жизни говорить на тему любви и нелюбви с Габриэлем, только не о таком кошмаре любой матери, только не о нем!
Я закричала:
— Замолчи! — спохватилась и добавила: — Силенцио! — но промахнулась.
Далее все произошло быстро, сын схватил Уизли за руку и зашипел не хуже старой Нагайны, шипение которой до сих пор раздается в темных закоулках замка Слизерина.
— Я сказал, не тлогай! — и уже тихо-тихо добавил, притянув к себе скорчившегося от непонятно откуда взявшейся боли Рона. — Я знаю…
Даже не догадываюсь, что именно произошло, но мой бывший жених согнулся пополам быстрее, чем тростинка под напором урагана, его лицо покрылось морщинами, а по волосам, прямо на моих глазах, медленно поползла седина. Она, словно иней, покрыла собой длинную прядь светло-рыжих волос, которым уже никогда не быть таковыми. Я привыкла к ненависти вокруг, сжилась с нею, она мне по душе, она мне как оправдание. Однако я всегда понимала, что не могу себя считать жертвой чужих прихотей, моей вины там слишком много. Но с чем бы я ни свыклась, привыкнуть и принять такую любовь собственного сына я так никогда и не смогла…
Мы не дождались солдат, хотя, как я узнала, они аппарировали в «Твилфитт и Таттинг» тут же, как только мы покинули Косой переулок. То не была медлительность или непрофессионализм стражей порядка, просто все произошло так быстро, что казалось не явью, а былью. Вояки, кстати, не застали не только лишь нас, но и Рона. Он исчез. Смертная казнь его, конечно, не ждала, но дома он не появится около года, а тогда мне будет уже безразлично.
Жизнь не идет рядом, она протекает в тебе, как река, и по пути предусмотрительно смывает уже отработанные чувства и людей, избавляя душу от лишнего хлама. Вот так из меня навсегда испарились любые эмоции, хорошие ли, или плохие, связанные с этим человеком и его вечной приставкой «бывший»…
* * *
Дома нас ждали. И то был не Люциус, ему еще не успели донести по причине очередного заседания сейма в Министерстве. Я ввалилась в спальню с сыном на руках, перепуганная и готовая реветь так сильно, как только могу, а усадив сына в кресло, так и сделала.
— Ну-ну! Твоя невнимательность, леди Малфой, не только позволила ржавого слизня не заметить вовремя, но и меня?! — Лорд, а по виду Риддл, стоял у окна, закинув ногу на ногу, в простой белой рубашке и черных брюках. У него даже волосы были распущены, а не зачесаны назад, и красиво струились крупными волнами по плечам. Отросли, заметила я где-то на задворках сознания. Все в нем было красиво, но серо-зеленые глаза смотрели не то чтобы недобро, мы с ним этот этап уже прошли, они осуждали. Да я и сама себя осуждала…
— Я не, я не… — рыдания не прекращались.
Еще несколько лет назад я замирала в его присутствии, вымаливая у судьбы хорошее настроение для Волдеморта. Ведь в плохом он был суров не только с врагами. Он умел наказывать и то, что никто из Малфоев никогда не попал под его Круциатус — заслуга Габриэля, а скорее, помогало само его существование. Но время шло, Лорд стал смотреть на меня, как на нечто само собой разумеющееся, забавное и приятное в общении. Я перестала его бояться, он перестал меня воспринимать как того, кого можно за что-то наказать, считал, видимо, просто нерадивым ребенком. Ну, по сути, я ему в правнучки и годилась, так что в чем-то Лорд, как обычно, был прав. Мне очень часто приходилось стоять по его левую руку на всевозможных праздниках и собраниях, миллионы меня так и запомнили, как ту, что рядом с самим Темным Лордом…
Пока я заливалась истеричными слезами, Габриэль уже удобно устроился на руках у Риддла и молчал. Как бы молчал. Все мы знали, что они в такие безмолвные минуты ведут между собой жаркие беседы, насколько они вообще возможны для ребенка неполных трех лет от роду и самого могущественного Темного мага на планете. Каждое воскресение, ровно в девять утра, после совместного завтрака, к нам являлся Волдеморт, пугая Кисси своим мрачным видом и еще более мрачной мантией. Габриэль мчался к нему сломя голову, а я мысленно ликовала, что не приходится тащить сына в замок Слизерина самой. Возвращали нам его всегда веселого и накормленного, а зачастую и одетого в чистую одежду. Он восторженно лепетал что-то о драконах, кусающихся книгах и скалах. Думаю, Риддл его чему-то учил, чем-то делился, и хвастался тем, чем хвастаться можно лишь перед детьми, чем-то потаенным и сокровенным, постыдным для «взрослых». Я нутром это чувствовала, хотите верьте, хотите нет. Однажды я даже сама рассмеялась своему предположению, и Драко насмешила до колик в животе, выдвинув теорию о детском кладе Тома Риддла. Ну а что? Может они его на скалах искали? Хоркруксы все были на учете, так что…
Это любопытство толкало на выдвижение столь бессмысленных гипотез, ведь никто мне ничего рассказывать не желал, у этой парочки всегда куча общих секретов, скрытых от посторонних глаз и ушей…
Наконец, Лорд вновь обратил на меня свой укоризненный взор и сказал:
— Мне все ясно, он объяснил, но ты больше не… доводи его до такого напряжения, он многое может, — уточнять, кто именно может, смысла не было.
— Я виновата…
— Я знаю! — Риддл подкинул Габриэля на руках, отчего тот счастливо завизжал и кинул его на кровать, не забыв стянуть ботиночки. — Ну а ты, мой герой, всегда защищай маму, это привилегия настоящих, храбрых магов! Понял меня? — он понял. И я тысячу раз пожалела, что сын услышал эти слова. Немало несчастных поплатится жизнью за оскорбление в мою сторону, косой взгляд или плохое намерение, я уж молчу про то, что будет с теми, кто осмелится мне угрожать в открытую. И возраст не станет ему помехой, увы…
Пока ребенок возился с многочисленными подушками на родительской постели, я подошла к Волдеморту и вновь осмелилась спросить про причину, по которой в 1998 году изменилась моя судьба и судьбы многих людей. Я и раньше заводила подобный разговор, но натыкалась на стену, а тогда, как мне показалось, настало время для ответа.
— Для чего он вам, мой Лорд?
Минута молчания, взгляд на крестника, нахмуренный белоснежный лоб и слова:
— В нем все мои знания, все. Они должны жить, я ведь не жив, ну не совсем жив, как ты понимаешь, а грядут перемены, Гермиона, большие перемены, — он наклонился к моему виску. — И Габриэль будет очень важен… — у меня ноги подкосились. Такой груз на такого кроху?!
