- Да, - ему удалось совладать с лицом и здесь. – Седрик… пеняет мне, что я провожу мало времени с сыном. Х… Хэвейд отвык. Хочу забрать его к себе… в постель. Пусть эту ночь проведет у меня.
Нянька и кормилица переглянулись. Ираика встревоженно сдвинула брови.
- Это… это замечательно, что тебе уже так лучше, что ты сможешь заботиться о нем, - теперь уже веллийка говорила с натугой, точно выдавливая из себя слова и с трудом сохраняя приветливость на лице. – Но ведь ты… ты не совсем умеешь… Я хочу сказать, что если ему что-то понадобится? Молоко, или… если он испортит пеленки? Или будет плакать? Или…
- Я обязательно кого-то позову.
Ираика беспомощно оглянулась на няньку. Доводы против нежданно проснувшегося материнского чувства «сестры» у нее вышли все. Словно преодолевая какое-то внутреннее противление, она приблизилась к Марике и передала племянника с рук на руки.
- Вот, конечно, бери. Ведь это твой ребенок.
Слово «твой» она выделила особо. Голос ее на мгновение дрогнул. Юная романка кивнула, прижимая драгоценный сверток к груди.
- Ты ведь знаешь, Генрих уехал вместе с Седриком и его императорским высочеством на охоту. Наша спальня находится совсем рядом от вашей. Я там буду одна. Если что-то понадобится – буди меня в любое время, слышишь?
Принцесса Марика вскинула зеленые глаза.
- Тебе не нужно беспокоиться, - коротко проронила она.
Несмотря на то, что это был первый вечер за целый месяц, который она не проводила подле младенца, и можно было отдохнуть, принцесса Ириака не находила себе места от волнения. Маленький беззащитный комок в руках безалаберной, неумелой матери, занимал все ее мысли. Наконец, Ираика не выдержала. Она зажгла свечу и вместе со свечой покинула спальню. Вид бдившей на каждом углу стражи немного ее успокоил. Все же она прошла до конца коридора. На противоположном его краю находилась дверь в комнату младшего сына короля и его супруги.
Некоторое время помявшись перед глядевшими перед собой стражниками, принцесса Ираика, наконец, решилась и толкнула дверь.
Марика еще не спала. Она лежала на широком супружеском ложе на боку, опираясь на локоть и подперев голову ладонью. Рядом с ней на постели сучил ножками и ручками маленький Хэвейд. Хотя его тело все время пребывало в движении, младенец не казался взволнованным. Серьезно и спокойно он отвечал на взгляд матери, глядя такими же, как у нее, зелеными глазами.
Эта картина умилила Ираику, сразу снимая все ее волнение. Не сдержавшись, она подошла к кровати и присела рядом с посмотревшей на нее Марикой и ее сыном.
- Он… сильно похож на тебя. Ты видишь?
Романка вскинула красивую бровь. Впрочем, в словах принцессы Ираики была большая доля правды. Наследник дома Дагеддидов был курчав, зеленоглаз и тонконос, внешне более напоминая романа, нежели велла или хотя бы гетта.
Не дождавшись ответа, принцесса Ираика покрутила в руках подсвечник и поставила его на стол.
- Я… я понимаю, что ты чувствуешь.
Марика вновь подняла на нее взгляд. Ираика потороилась объяснить.
- Тебе ведь… неловко здесь, правда? Ты, наверное, не привыкла к такой жизни. Оттого и сидишь все время взаперти. Стены… они защищают, верно? – она улыбнулась, невесомо проводя по лицу младенца. – Со мной тоже было такое. Когда Генрих привез меня сюда в первый раз. Я… тоже долго не могла привыкнуть. Я ведь… отец мой из благородных, а мать… Мать нет. Мы жили у западного побережья, совсем скромно, когда Генрих случайно остановился в нашем селении проездом из Рома. Я… очень непросто привыкала ко всему здешнему. Но привыкла. И ты тоже привыкнешь.
По своей всегдашней манере, романка промолчала и здесь. Ираика со вздохом поднялась, забирая со столика свой подсвечник.
- Прости, что потревожила тебя, - она кивнула с улыбкой. – Да не навредит вам тьма.
Уже у порога принцесса Ираика обернулась. Марика вновь смотрела на ребенка. Маленький Хэвейд случайно подцепил рукой один из тугих курчавых локонов матери и теперь дергал им во все стороны.
- Знаешь, - Ираика поправила упавшие на лицо светлые пряди. – Марика… с тех пор, как ты у нас появилась… Ты принесла нам радость. У меня душа изболелась за Седрика. Он… он любит семью, а выужден был прятаться от людей по лесам. И его величество король… Он не показывал этого, но ему было больно видеть, как его сыновья… Теперь, когда родился Хэвейд, его величество стал совсем другим… Он будто помолодел на двадцать лет. Ты и сама могла заметить эти перемены. И мы с Генрихом… В общем… спасибо тебе. Мы… мы сделаем все, чтобы тебе у нас тоже стало хорошо. Если тебе что-нибудь будет нужно… хоть что-нибудь. Я… обязательно помогу.
Она, наконец, ушла. Некоторое время принцесса Марика пролежала неподвижно в ожидании возможного возвращения «сестры». Прошло довольно долгое время, но Ираика не возвращалась.
Убедившись, что ее больше не потревожат, романка поднялась с ложа. Прошествовав к одному из высоких нижных шкафов у стены, она с усилием налегла на одну из его дверей.
Шкаф беззвучно провернулся, открывая темный лаз. Марика вернулась в комнату. Вытащив из-под кровати мешок, она повесила его через плечо. Потом осторожно подняла младенца. Поблескивая глазами, Хэвейд по-прежнему внимательно и серьезно глядел на свою мать. Придерживая его одной рукой, другой Марика забрала со столика другую свечу.
Остановившись на пороге лаза она еще раз оглядела покой, где она прожила так долго. Взгляд ее остановился на висевших на стене посеребренных мечах. Романка нахмурилась. Потом решительно нажала локтем на рычаг в стене. Так же бесшумно, как и до того, тяжелая дверь фальшивого шкафа послушно встала на место.
========== - 40 - ==========
Когда-то Седрик в стремлении развлечь свою извечно угрюмую жену показал ей этот тайный ход. Против ожиданий, каменный лаз вел не за стену, а в небольшой закрытый замковый сад. Должно быть, тот, кто задумывал этот архитектурный изыск, преследовал одну только цель - приводить ночевавших в комнате жен в таинственное и романтическое настроение. Однако поскольку спальня Седрика долгое время пустовала, а сам де-принц ни разу не завлекал сюда ни единой женщины, каменный переход пришел в сильное запустение. Пробираясь по нему, Альвах трижды все проклял. К счастью, ребенок в его руках по-прежнему молчал. Он лишь изредка попискивал, когда неумелая мать в битве с густыми пластами пыльной паутины спотыкалась о вывалившиеся из кладки булыжники.
Наконец, грязный и весь в паучьих нитях, а местами даже увешанный сухими шкурками самих пауков, Альвах продрался через сильно увивавший каменную стену вьюн. Бросив уже ненужный подсвечник, роман кое-как счистил с себя паутину и огляделся.
