Грэйн вцепилась обеими руками в мелькнувшую рядом знакомую рубашку и смеялась, задыхаясь от невозможного, невероятного счастья — жить! Боги, жить!!! Дышать! Победить!!! И видеть, как там, внизу…
— Смотри!!! — крича, она потянула Элира (Живой, живой тоже!!!) к краю стены и вскочила на парапет, раскинула руки и запрокинула голову. — Смотри!!! Он пришел! Мой Князь пришел!!!
Там, внизу, стройные ряды солдат в серо-зеленых мундирах вычищали, выкашивали остатки чори и конфедератов, там пели ролфийские трубы и волынки, и гремели барабаны, и плескалось черно-зеленое знамя с волком, вечно бегущим по волнам за далекой луной. А здесь… Ролфийка обернулась и спрыгнула обратно, прямо в кольцо почерневших рук последнего рилиндара. И поцеловала сама, бесшабашно, бесстрашно и яростно, словно выпить хотела, досуха выпить с его губ саму жизнь.
— Как думаешь, — выдохнула Грэйн, когда они смогли оторваться друг от друга, — осталась в этой крепости хоть какая-нибудь укромная нора?
— Найдем, — уверенно ухмыльнулся Элир. — Наверняка найдем, как не найти.
— Пошли! — ролфи рассмеялась и потащила его за собой наверх. — Плевать, что завтра! Есть только сегодня… только один этот день…
Кто теперь кого тащил, не сказал бы точно ни один из них. Должно быть, оба. Спотыкаясь о трупы, натыкаясь на стены, на живых и на мертвых, оскальзываясь и задыхаясь, но — жить! Жить сегодня, сейчас, любить друг друга в каком-то тесном и темном закоулке крепости, сплетать рычание с шипением, зарываться лицом в волосы черные или серые, пить дыхание и кровь с потрескавшихся губ. Не помнить о Пороге, который ждет его. Не знать о пуле, уже отлитой для нее.
Не думать о завтра.
Наверное, это было нечестно. Наверное, Грэйн не могла, не смела, не должна была — вот так, безжалостно, напоследок… Но хоть раз попробовать, попытаться понять — каково это, один день — как первый и последний? Как это — просто жить и не думать?
Не помнить о завтра.
Потому что завтра для него наступит, наступит обязательно. А для нее — нет.
Вилдайр Эмрис пришел. Пришел за графиней, за добычей, ускользнувшей… нет, отпущенной! — отпущенной его Гончей, нарушившей приказ господина. И остался последний долг, последняя честь — принять его кару до конца. Не попытаться сбежать, не прятаться, не оправдываться — принять. Верность потому и верность, что верны оба. Именно верность остановила руку Сэйварда эрн-Кэдвена, уже подносившую к виску пистолет. Именно она заставила отца пожертвовать и честью, и семьей. Только она. И завтра… завтра Грэйн эрн-Кэдвен придет к своему Князю и, не склоняя головы, скажет: «Вот я. Твоя Гончая предала тебя — карай». Но это — завтра, а пока — день еще не кончился, а может, и кончился, но до утра далеко, а потому…
Люби меня. Завтра не будет, завтра меня расстреляют — так люби меня сегодня! Будь со мной, здесь и сейчас, живи мною, пей меня, дыши мной, слушай мой голос, мой стон, мой крик, бешеный стук моего сердца. Завтра не будет. Дай мне запомнить это, выпить тебя, твою жизнь, твое дыхание, твой крик, твой стон, стук твоего сердца, запах твоей кожи, здесь и сейчас — дай! Забудь, кто я, как я забыла, кто ты… Ты — мой, и я — твоя. Сегодня. Сейчас. Жить — и плевать на то, что завтра — не будет… Его и так нет, ни для тебя, ни для меня, нет его и не было никогда. Держи меня, крепче меня держи — я не хочу думать, не хочу помнить, не хочу знать… А когда наше проклятие накроет тебя, и заставит разжать руки, и позволит мне выскользнуть и уйти, не оглядываясь и не сожалея ни о чем, ибо не о чем мне сожалеть… Помни обо мне. Мы так прощаемся — знаешь? Помни меня. Я ведь знаю, ты всех помнишь — и кого любил, и кого убивал, и кого хоронил за эти сотни лет. Так помни и меня. Ну, пожалуйста… И тогда завтра никогда не наступит.
Вилдайр Эмрис, Священный Князь
Все правители — прокляты, каждый по-своему. Вилдайру, впрочем, неинтересно было, какое именно из проклятий носит вместе с короной этот сколько-то-там-юродный пра-правнук его вероломного младшего братца, этот мальчик Атэлмар, Восьмой по счету. Совсем неинтересно. С ним и так все ясно — если уж к твоему имени прибавляется подобный порядковый номер, вопросы о надежности твоей власти отпадают сами собой. Вот Дагманд Эск, чей дерзновенно именованный фрегат мирно качается сейчас на рейде рядом с высоким бортом «Княгини Лэнсилэйн», — тот был гораздо интересней. И уж точно гораздо перспективней в плане грядущих совместных действий. По правде сказать, Священный Князь не слишком рассчитывал на то, что Эск откликнется на прямую просьбу о встрече, однако тот, судя по всему, не колебался ни минуты. Иначе попросту не успел бы подойти к берегам острова Тэлэйт — или, если угодно, Шанты! — так во всех смыслах вовремя. Да, лучшего повода для свидания нельзя и желать: биться в одном строю, вместе защищать такой неожиданно… разнообразный гарнизон форта, дружно разбить врага и разделить победу. После такого и говорить будет значительно проще.
Но Эск тоже проклят, как и любой диллайн, проклят своей одержимостью — одновременно Властью и Долгом. О, кому, как не Вилдайру Эмрису, понимать, что значат эти слова.
Все правители прокляты. И все — одержимы. Каждый по-своему, разумеется.
И кому, как не Эску, распознать проклятие самого Вилдайра. Верность и Власть, словно два священных волка Оддэйна, повсюду следующие за тем, кто выбрал для себя цвет глаз и волос, народ и богов, и землю выбрал себе тоже. Два беспощадных и свирепых зверя, зорко следящие, вечно сторожащие тот миг, когда Священный Князь оступится, и свернет, и позволит себе хоть на миг вспомнить, что глаза его не всегда были зелеными, а косы — белыми.
Не позволит. И двум волчицам, Верности и Власти, не придется становиться лапами на грудь малодушному, и не вопьются они в горло слабого ледяными клыками. Ибо Вилдайр достаточно силен, чтоб даже им приказать — к ноге! — и ведь подчинятся же…
Ролфийский князь ухмыльнулся и подмигнул стояночным огням своей эскадры, глубоко вдохнул пьянящий воздух Шанты — или Тэлэйта, если угодно! — этот запах победы. Оно того стоило: долгие годы расчетов, деньги, время и кровь, потраченные на то, чтоб теперь шуриа, ролфи и синтафцы встали здесь вместе, в одном строю против общего врага. Главное было — не позволить себе торопиться… а еще — довериться собственному выбору. Видит Локка, как же это было тяжело! Но зато как приятно теперь осознать, уверенно стоя на берегу острова Шанта и глядя на мирно дремлющие рядышком корабли ролфийские и… эскизарский, что не ошибся, не ошибся и все сделал правильно.
Эрн Тэлдрин не подвел своего повелителя. Не имея четких приказов, комендант форта Сигрейн получил зато отличную возможность проявить инициативу — и проявил. И, несомненно, до сих пор не понял, отчего Вилдайр ничуть не разгневался на самодеятельность своего офицера. Ему и не нужно понимать. Эрн Тэлдрин не стал вешать синтафский гарнизон — и дал своему Князю отличный повод для разговора с Эском. Комендант правильно повел себя с местным населением — и, будем наконец честны, фактически подарил Вилдайру Эмрису остров Шанта со всеми его обитателями. А как еще, скажите на милость, можно было приучить шуриа к присутствию ролфи? Как заронить в них мысль о том, что защита, которую дает ролфийский форт, — это совсем не плохо, и не таким уж страшным по итогу окажется полное ролфийское владычество! Князь именно потому и не посылал сюда войска, потому и не усиливал гарнизон и не устанавливал регулярной связи форта с метрополией… И он плюнул бы в лицо любому, кто сказал бы, что это оказалось легко. И он лично повесил бы Тэлдрина, если б тот вдруг провалил все дело. Не только шуриа ведь надо было приучить к ролфи, но и наоборот. Чтоб привыкли друг к другу, сблизились настолько, чтобы доверить прикрывать свою спину древнему заклятому и проклятому врагу. И чори с конфедератами сыграли в том не последнюю роль.
