Вальтер Моэрс - Румо и чудеса в темноте. Книга II

– Чёрт, нам нужна огромная крыша, чтобы закрыть эту уродливую дыру.

Никто не говорил, никто не двигался, никто не соглашался и не аплодировал – это были не совсем те слова, которые все ждали, которые соответствовали перенесённой боли и потерям и могли быть внесены в анналы города. Но вольпертингеры знали, что это были правильные слова. Так что они стали расходиться, а мастеровые города уже прикидывали из каких материалов можно сделать крышу.

– Я что-то не то сказал? – спросил бургомистр.

– Нет, – сказал кто-то, стоящий возле него. – Вы попали прямо в точку, забили гвоздь прямо в голову.

Это был Волцотан Смайк, стоящий рядом с доктором Оцтафаном Колибрилом.

Бургомистр задумался – про гвоздь и голову это может быть намёк на вмятину на его голове? Но затем он отбросил эти мысли. Он же на службе. В Вольпертинге чужие – это новая и сверхактуальная политическая ситуация. До сих пор ни один чужак не допускался в Вольпертинг. Но он не мог их просто так вытолкать за ворота, в конце концов, они помогли с освобождением. Они вернули жизнь Рале. Сейчас от него требовалось гостеприимство. Ух, вторая ситуация за последние несколько минут, требующая искусно сформулированной речи.

– Для нас было бы радостью предоставить место в нашем городе дружественно настроенным путникам, – сказал, наконец, Йодлер-с-гор. Уффф! Хорошо, что он вспомнил традиционную фразу Атлантического союза путешественников. Он просто заменил "костёр" на "город".

– О! – ответил Смайк. – Мы благодарны за предоставленное гостеприимство…

– …и клянёмся, – торжественно продолжил доктор Оцтафан Колибрил, – не преступать границ дозволенного.

Бургомистр с облегчением вздохнул. Но что он должен делать с другими чужаками, теми, из подземного мира? Бургомистр озабоченно посмотрел на них.

Укобах и Рибезел стояли в последних лучах уходящего солнца.

– Этим воздухом можно дышать, – сказал Укобах. – Если он и отравлен, то это яд скрытого действия.

– Солнце, кажется, не сжигает нас, – сказал Рибезел, всё ещё защищаясь руками от его лучей. – И мы не расплавляемся или ещё что-то там.

– Подождите до завтрашнего полудня, – усмехнулся стоящий рядом с ними Урс. – Вот тогда оно будет светить по-настоящему.

– Солнечный свет имеет различную силу? – удивился Укобах.

– Сейчас солнце садится и тогда оно совсем не светит,- сказал Урс. – Будет холодно. И темно. Где вы будете ночевать?

Укобах пожал плечами.

– Об этом мы ещё не думали, – ответил Рибезел.

– Тогда идёмте ко мне. Мне кажется, что с сегодняшнего дня в нашем доме в переулке Гота есть одна пустая комната, – и он кивнул головой в сторону Румо и Ралы. Они оба всё ещё, молча, стояли посреди площади.

– Хочешь проводить меня домой? – спросила, наконец, Рала. – Уже ночь и улицы этого города слывут очень опасными.

– Да, – сказал Румо.

Они, молча, пошли по переулкам. Дома наполнялись жизнью, открывались всюду ставни, зажигались свечи, выбивались одеяла, отовсюду был слышен смех и звон посуды. Вольпертинг проветривался.

Они дошли до дверей дома Ралы. Рала посмотрела на Румо и взяла его за левое предплечье. Она раздвинула там шерсть и оголила безболезненный шрам:

Рала

стояло там. Затем она зашла в дом, оставив дверь открытой.

Румо ещё раз закрыл глаза.

Да, она здесь, серебряная нить. И она вилась через дверь в дом Ралы.

– Иди уже! – сказал Львиный зев.

И Румо неуверенными шагами последовал за Ралой, крепко вцепившись в рукоятку своего меча, будто ища опору.

– Покажи ей шкатулку, – прошептал Львиный зев. – Покажи ей шкатулку из нурненвальдского дуба.

– Да, – сказал Гринцольд. – Она будет в отпаде.