«Вот и все», — подумала Нинка. — Сейчас болотина в последний раз распахнет свою жадную пасть и заглотит ее с головой. Она предстанет перед Великим Духом и тот спросит ее, почему она умерла так нелепо.
«Я ведь сотворил тебя для долгой жизни, девочка», — скажет он ей. — «Ты должна была вырасти и стать своему клану надежной опорой. Ты должна была многому научиться и родить много новых мальчиков и девочек. Почему же ты все испортила?»
Перед Всевышним нужно быть честной, и никуда не денешься, придется сказать всю правду. Что она не любит Варею, не любит упоминаний про свои волосы и просто терпеть не может, что бы ей командовали.
Она совсем забыла про папридоя, с которого все и началось, но оказалось, что папридой про нее не забыл. Он стоял у края болота, осторожно переминаясь, как раз у кромки изумрудной зелени.
«Дальше не пойдет, боится», — удивилась девочка. — «Зверюга, а соображает, не то, что я, глупая». Но папридой вдруг стал осторожно продвигаться вперед. Потом он медленно опустился на колени и лег мохнатым брюхом на болотную грязь.
«Вот настырная тварь! И тут не может оставить меня в покое». Странно, но она совсем не сердилась. Больше всего ее раздражали капли воды и нити тины, забиравшиеся в уши. Вода, попадавшая в уши, с детских лет вызывала у нее панику. Но сейчас она знала, что терпеть осталось всего ничего.
Рядом с ней оказалась голова зверя. Он тянулся к ней, вытягивая мягкие мохнатые губы трубочкой. Казалось, что продвигаться вперед папридой помогает себе даже висячими ушами.
«Чем же я ему так приглянулась?» — отстраненно подумала Нинка. — «Неужто такая вкусная?»
Влажная пасть распахнулась, и скрипучие зубы сомкнулись на плече девочки. В следующее мгновение она почувствовала, что взмывает вверх, грязь и болотные растения облетают с нее, и тело вдруг становится невесомо легким, словно во сне, когда ты летаешь. Но она не летела, а мерно раскачивалась в челюстях папридоя. Тот уже выбрался из трясины и сердито тряс лапами, стараясь хоть немного почистится. Потом он начал скрести прелую листву, оттирая грязные подошвы. Зверь проделывал все эти процедуры, не выпуская изо рта Нинкино плечо. Пятки у него оказались неожиданно розового цвета, что придавало гиганту слегка комичный и несерьезный вид. Через некоторое время папридой видимо удовлетворился степенью своей чистоты. Он отряхнулся последний раз и поставил девочку на землю. Стоять она не могла и тут же шлепнулась, да так и осталась сидеть.
По всему выходило, что мохнач не собирается ее есть прямо сейчас. «Может быть, он сытый, а меня так подцепил, про запас», — размышляла Нинка. Она постаралась вспомнить, что говорили им про папридоев в клане. Почему-то ей настойчиво лезло в голову, что эти огромные существа питаются только листьями и плодами растений. Да нет, вряд ли. Девочка оглядела своего спасителя с ног до головы. Такой кругленький, пушистый, он был бы даже забавен, если бы не огромные размеры и устрашающего вида клыки, торчащие из пасти. Зверь тоже сидел и смотрел на нее необыкновенно внимательно. Круглые черные глаза даже не моргали и неотрывно следили за Нинкой. «Удрать вряд ли удастся,» — подвела она неутешительный итог. Так они и сидели, пялясь друг на друга, словно в гляделки играли.
Прошло довольно много времени. Девочка немного успокоилась и принялась рассуждать сама с собой. «Меня уже давно хватились, это точно. Гилви захотела задание какое-нибудь дать, а меня и нету. Все равно до темноты искать не будут. Мы сейчас не так уж далеко от клана. Может быть охотники на нас наткнуться или сама сбегу». Мысли путались, после всех прошедших испытаний безумно хотелось спать. Папридой тоже клевал носом. Несколько раз он поднимался и принимался утаптывать листву, потом снова ложился. Глаза его постепенно становились все уже, пока от них не остались еле видные щелочки. Кто из них уснул первым, Нинка не знала. Она проснулась уже ночью, когда небо осветилось разноцветьем лун. Зверь мирно спал, положив голову на лапы. То ли от усталости, то ли просто нос у него был так устроен, но папридой храпел и пушистые усы взмывали и опадали в такт его храпа.
Решенье пришло само собой. Тихонько поднявшись, стараясь не разбудить спящего, Нинка сначала осторожными шажками, а потом и рысью понеслась в сторону родного становища. Тело ломило, но душа пела. Убежала, убежала, наконец-то! Вот только ночью скакать по лесу совсем не так как днем. Темно, страшно. Духи деревьев выглядывают, где-то ухает и стонет. Нет-нет, да заденет по лицу что-то липкое, на ветку совсем не похожее. Откровенной нечисти нет, конечно, возле клана — ворожеи давно всю повывели, а все боязно. Через некоторое время девочке пришлось остановиться — перед ней простиралось огромное озеро. Как же она могла так заблудиться? Леший что ли водил? Или собственный страх замутил голову?
Ровную гладь воды изредка нарушали круги от играющих рыбешек. Тихие всплески и посвистывания ночных птиц умиротворяли. Нинка уселась на берегу. Надо решить, куда теперь податься. Вряд ли разумно снова идти ночью, а то снова забредешь куда-нибудь, есть ведь и похуже местечки. Самое главное, что от зверюги оторвалась. Надо было как-то устраиваться на ночлег, но внезапно девчонка поняла, что заснуть все равно не сможет — страшно хотелось есть.
«Я сожрала бы сейчас даже вареного таракана, даже сороконожку!» Почему-то ей казалось, что вареный таракан — это верх противности; жареный бы все-таки похрустывал на зубах, а если посолить и с пряностями… Мысли о еде становились нестерпимыми, сосало под ложечкой. «Нечего без толку сидеть» — решила Нинка — «пойду поищу чего-нибудь на зубок».
Трудно искать съестное в незнакомом лесу, а уж ночью тем более. По летней поре наиболее оптимальным решением были грибы, да только попробуй, найди их в темноте! А узнать съедобные или нет — вообще проблема — по запаху что-ли?
Так она и передвигалась, наполовину ощупью, пока не споткнулась обо что-то мягкое. Раздалось злобное шипенье и клацанье зубов. Нинка увернулась, перекатываясь с боку на бок, потом вскочила, и снова была сбита с ног. Папридой, как же она могла о нем забыть! Его шкуру ни с кем другим не спутаешь. Только не должен он быть так близко, да и по ее представлениям находился совсем в другой стороне. Между тем характер у зверя определенно испортился — теперь он явно и недвусмысленно собирался растерзать ее. «Может быть, он не любит, когда его будят по ночам?» — проносилось у девчонки в голове между двумя кувырками. Ей становилось все труднее. По ноге полоснули неслабые когти, потекла кровь. Зверь не шутил. В ход пошли зубы— удар тяжелой головы — и из пореза на животе тоже закапало. Нинка согнулась пополам и отлетев, плюхнулась спиной на поваленный ствол. От удара голова мотнулась, словно у тряпичной куклы. Папридой надвигался. Длинная шея отклонилась назад для последнего удара. Девочка заскулила, дернулась и попыталась отползти. Тело не слушалось ее. Но удара не последовало.
