Сидевшие в диване халифа советники охрипли в спорах, предлагая и тут же отвергая имена и кандидатуры:
— О Фарадж ибн Зийяд! Я вижу тебя насквозь! Ты желаешь опекунства для собственного брата, чтобы потом расхищать кухонные запасы в Баб-аз-Захабе! А то я не знаю, что у тебя на специи в день уходит до трехсот динаров, а ведь наш халиф, да продлит Всевышний его дни, употребляет всего лишь толику мускуса в хушканандже[11]!
— Да прикрутит твой язык шайтан, о Абу Ахмад аль-Хусайн! Чтоб мне быть сыном падшей женщины, если я желаю корысти для себя в этом важном деле! Но посмотри и ты в зеркало добродетели — разве твой дядя станет лучшим опекуном? Ну разве что для рода ибн Фейсалов! Вы прибыли в столицу из Нисибина всего пятьдесят лет назад, и все знают, что твой дед втерся в доверие к халифу со своими рассказами про макилийские пальмы, которые якобы приносят финики в десять дирхам весу! Подумать только, он получил доверие халифа не за доблесть в сражении, а за корзину увесистых ягод!
— Ты воистину говоришь языком змеи, о Фарадж! Да чтобы мне никогда не сесть на лошадь…
Так проходили дни.
Айшу отвели три недели назад в женские покои аль-касра, и с тех пор она не покидала Девичьего дворика. Не получив согласия опекуна, Аммар не мог видеть девушку даже под покрывалом. В ярости и нетерпении он разогнал всех певичек и рабынь и, терзаемый любовным недугом, проводил ночи на крыше в полном одиночестве. Приближенные шептались, что еще одна такая неделя, и молодость с иблисом возьмут свое — халиф начнет заниматься молоденькими гулямами, подносившими ему на крыше шербеты.
…— Граненых алмазов в шкатулках-таримах — по девять кират в каждой, всего трижды три такие шкатулки, ковров из Дарабджирда и Хорасана — на пятьсот тысяч дирхам…
Аммар позволил себе отвлечься от перечисления сокровищ, которые станут приданым Айши. И поманил к себе ибн Хальдуна, впрочем, тут же поморщившись. Вазир на старости лет стал злоупотреблять галийей, а Аммар с детства не выносил запах этого благовония. Отстранившись и сморщившись, халиф, тем не менее, спросил:
— Есть известия от Джунайда?
После страшной ночи боя в Красном замке Джунайд увез нерегиля к себе. Аммар не стал этому препятствовать. Отчасти из благодарности, ведь именно странный суфийский шейх указал, где искать обоих пропавших — и Айшу, и посланного за ней Тарика. Отчасти из благоразумия — нерегилю рядом со своими будет всяко лучше, чем среди людей.
Исхак ибн Хальдун молча подал ему завязанное красными шерстяными нитями письмо. И упал на свое лицо. Мрачно оглядев затылок вазира, Аммар развернул свиток.
— Что значит «без изменений»? — оторвавшись от чтения, недовольно спросил он.
Начальник тайной стражи продолжал лежать вниз лицом. Перо страуса на его внушительной чалме касалось верхней ступеньки деревянного возвышения, на котором на своей особой подушке сидел халиф.
— Что значит «без изменений»? — уже не на шутку рассердившись, рявкнул Аммар и отбросил написанное под диктовку Яхьи письмо.
Нудно гудевший голос вазира оборвался вздохом ужаса.
— Я выписал к нему эту бабу из Абер Тароги, она уже две недели сидит там — и что?!
Исхак резко поднял лицо и округлил глаза. Аммар взял себя в руки.
Они пытались сохранить в тайне недуг нерегиля. При дворе объявили, что самийа испросил у повелителя верующих позволения удалиться в замок аль-Джунайда для медитации и созерцания, и халиф аш-Шарийа не стал препятствовать его благочестивому порыву.
А правда была такова, что когда Аммар вошел в залитый мирным лунным светом двор Красного замка, он сначала показался ему пустым. В заросшем саду стрекотал сверчок, легкий ветерок поднял с каменных плит и забросил в чашу фонтана пару усохших листьев. Давно покинутое людьми строение неуклонно ветшало в безразличном покое старости — трава и корни раздвигали когда-то плотно пригнанные друг к другу полированные плиты, на когда-то ярких желто-красных узорах теперь змеились нанесенные дождями полосы песка. По углам двора намело высокие кучи мусора. Ветки, листья, трупики птиц — весь этот сор время разбросало по большому каменному прямоугольнику в ограждении крошащихся и подгнивших деревянных арок галерей. В глубине двора, у каменного кольца, еще сохранявшего форму фонтана, Аммар заметил какую-то тень. Подойдя поближе, он расслышал и звук — тяжелого, надсаженного дыхания.
Тарик стоял на коленях, положив руки на рукоять упертого в плиты меча. Тауширное золото узоров на изогнутых усиках гарды и у основания клинка светилось даже в темноте ночи. Сплетя пальцы и повиснув на почти вытянутых руках, нерегиль… дышал. Похоже, это было единственное, что он мог делать.
— Тарик?…
Аммар встал на колени, пытаясь заглянуть в опущенное к земле лицо — его полностью закрывали спутанные пыльные лохмы.
— Тарик?..
Хриплый вдох-выдох.
— Тарег?.. — с трудом выговорил Аммар мудреное настоящее имя нерегиля.
Лохмы легонько качнулись. Тарик медленно поднял голову:
— Я… ее… упустил…
— Ты ее спас, — твердо сказал Аммар.
Нерегиль смотрел куда-то мимо и сквозь него, как смотрят слепцы на базаре.
— Она в безопасности, мы нашли ее, — попытался дозваться Аммар до чего-то, что скрывалось за этим стеклянным взглядом.
Тарик смежил веки и снова уронил голову.
— Тарег? Тарег?!
— Он тебя не слышит, …человек, — последнее было сказано на ашшари с такой ненавистью, что Аммар схватился за рукоять меча.
И обернулся. Сумеречники, целая толпа. Впереди стояла женщина — длинные рукава спускались к земле, плотный, расшитый серебром шелк матово блестел в свете луны. С фарфорово-бледного лица на него смотрели прищуренные, превратившиеся в сплошные прорези черной злости глаза. Она была не при оружии, зато стоявший рядом чернявый парень держал руку наготове — на длинной витой рукояти меча с навершием в форме рыбьего хвоста. Аураннцы. Свита джунайдовой шайтанки.
Вдруг из-за их спин кто-то вывернулся и с плачем метнулся к повисшему на прекрестье меча нерегилю. И жалобно запричитал, обвивая тому шею и руки длинными желто-розовыми рукавами. Высокий голос всхлипывал и повторял одно и то же, одно и то же. Аммар медленно поднялся на ноги и снова оглянулся на вставших плотным рядом аураннцев. Женщина в серебряном платье резко спросила:
— Тебе действительно это было нужно? А если он не выживет? Что будешь делать? Прикажешь привезти еще одного? А потом уморишь и пошлешь за следующим?
— Я… не заслужил таких упреков, — с трудом выговорил Аммар. — Я… я не знал.
