— У меня очень большой проект на носу, — расслабился Максимус.
— Это какой?
— Называется "продолжение моей никчемной жизни", мне нужна помощь в этом проекте.
— Ты как всегда ничего не можешь сделать сам, — Лида мягко, устало улыбнулась и положила руку на стойку.
— Поедем сейчас же.
— Я не в силах, прости. Я слишком потрясена. Знаешь, я всегда верила, что ты жив, просто оставил меня…
— Я…
Лида сделала повелительный жест.
— Мне все равно. Самое страшное, что я все еще тебя люблю, — она улыбнулась краешком рта и упала в обморок.
Максимус вытащил ее из-за стойки.
— Она сама сделала выбор, — сказал он, кладя ее на стойку, — Надо сделать что-то вроде носилок!
Мы взяли брезентовый мешок, кое-что проделали в нем дырки, пара палок и носилки относительно были готовы. Лида не приходила в сознание.
— С ней все в порядке? — забеспокоилась я.
Максимус положил Лиде на шею руку и помолчал.
— Жива. Пульс в норме. Я ее понимаю, мне самому стоило больших усилий не упасть в обморок, когда к нам в номер постучалась Марго.
Лида очнулась перед самой границей. Смогла перелезть обратно. А когда мы дошли до цивилизации Максимус вызвал такси. Лида все смотрела на него, как на приведение. А я пыталась разрядить обстановку рассказами о наших путешествиях.
— То есть, ты была помощницей Максимуса? — уточняла Лида.
— Да.
— А чего же ты его сейчас бросила?
Я замялась.
— Она ужасно готовит. И вообще за домом не следит, — пытался фыркать Максимус.
Я вскипела.
— Именно поэтому ты купил ей этаж в доме и прочее, и прочее, — ласково улыбнулась Лида.
— Именно, я сделал все, чтобы она только от меня отстала.
Я бросила последний ненавидящий взгляд на Максимуса и успокоилась. Присутствие Лиды успокаивало нас обоих.
С того момента прошло уже три месяца. Максимус два месяца прожил с Лидой, а сейчас снова уехал путешествовать. Я присматриваю за галереей и домом. И жду, пока придет первый отзыв на мою самостоятельную работу по сравнительной характеристике древних богов шумеров, египтян и ацтеков.
Пока Максимус был в Иезеркеле, мы ни на секунду не оставались с ним наедине, по негласной договоренности мы никогда больше не останемся с ним вдвоем, в одном помещении.
Потихоньку я решилась привести свою идею в жизнь, хожу в порт, пытаюсь найти рыбацкое судно, которое можно было бы нанять с командой вместе.
Как-то разбирая свежую Максимусову почту, я нашла конверт, адрес отправления: рыболовецкое судно "Мария-Мисхора". Я заинтересовалась. Вскрыла конверт и увидела два идентичных листа бумаги. Один адресован Максимусу, второй мне.
"Аиша, я не перестаю тебе писать, хотя ты не отвечаешь. Почему? Кто бы мне еще ответил, Макс молчит. Что там вообще у вас происходит? Я не устаю писать, прости, что сбежал тогда от вас, я горько жалею, что не разобрался на месте, струсил, но эта твоя обида (если, конечно, это она) уже слишком жестока.
Я прибуду в порт через 3 дня, жаль, если тебя и Максимуса не будет в городе, пробуду столько, сколько будет нужно, чтобы дождаться вас обоих, я ужасно соскучился. Прости, что получается так редко отсылать письма, про телефон и спутник я вообще молчу. Неисправность, боюсь, сможем устранить только в Иезеркеле, а может быть придется купить все новое, что вероятнее.
Но тебе это вряд ли интересно. Я все терзаюсь двумя вопросами: Что у вас происходит? и Как меня угораздило профукать шторм?
А может быть ты просто не получаешь моих писем? Может, они приходят слишком поздно? Или наоборот рано и вы еще не приехали. Но прошло столько времени…
Я с нетерпением жду встречи с тобой, моя родная. У меня гора сюрпризов для тебя".
Письмо Максимусу было более сдержанным без нежностей, пара непонятных мне шуток, но содержание идентичное. Меня словно громом поразило, Капитан писал мне, просто я не получала писем. Он помнит, он ждет.
Я вздрогнула и поняла, что тоскую по нему, что жду не меньше, а может и больше, чем он. Я перерыла весь дом в поисках писем, но их не было. То ли Максимус их сжигал, то ли тоже не получал писем.
Утром третьего дня я сидела в порту, я ждала, когда придет "Мария-Мисхора". Судно пришло, и сердце мое сжалось от боли: залатанное, побитое штормами…
На пирсе засуетились люди, на корабле тоже стояла суета. Сквозь все это я слышала голос Капитана, короткие выкрики.
На глаза навернулись слезы. Как только судно пришвартовалась, я бросилась на борт. Хмурые, нервные матросы толкали меня, останавливали, спрашивали куда я. Я дрожала, не могла сказать ни слова. На палубе я случайно налетела на кого-то, а когда посмотрела на высоко мужчину, то не сразу узнала Капитана, он отпустил бороду, она была рыжеватой, жесткой. Капитан обнял меня и сильно сжал.
— Прости меня, — тихо сказал он.
— Я получила только одно последнее письмо, — тихо ответила я.
— Я привез наш домик, но что с "Марией-Мисхорой" будет, я не знаю.
— У меня есть деньги, мы ее подлечим, никак нельзя Капитану без корабля.
— Откуда у тебя деньги? — Капитан отстранил меня и посмотрел на меня.
— Я ушла от Максимуса. Он решил, что обучение кончено, купил мне дом, оплатил обучение. Я учусь теперь, знаешь?
— Столько всего надо обговорить. Но самое главное, Аиша, что мы теперь рядом. Ты сильно изменилась, но это все равно ты, — он крепче обнял меня.
Через несколько дней мы зашли к Максимусу, чтобы я могла перебрать почту, посмотреть, как идут дела в галерее.
— А это кто? — Вильям рассматривал портрет, который появился за неделю до отъезда автора. Кареглазая блондина, в сером платье, вполоборота сидящая возле барной стойки.
— Это? Это Ева. Максимус так ее назвал, это просто картина, — отмахнулась я, перебирая письма.
— Нет. Он раньше никогда не рисовал женщин, только… — Капитан усмехнулся.
— Он где-то с ней познакомился, решил нарисовать, — пожала плечами я, а внутри все леденело.
— У нее твое лицо. Ты, но как будто лет на шесть старше.
Я бросила на картину презрительный взгляд.
— Вообще не похожа.
Капитан перешел в другое место:
— А отсюда вообще не похожа, ты права. Мне показалось, — он ласково поцеловал меня.
Обескровленное сердце
Под стальной броней издевки,
Обездвиженные чувства
За уколами насмешки.
Гладиатор тебе имя —
Ты, очнувшийся невольно —
Сжечь еще живую душу
Своей взращенной ошибкой!
Жестокий учитель — душа твоя пала,
В пылу борьбы не выдержав осады
