Гуанчи отнеслись к посетившим их пришельцам, как к слабым и беззащитным, чуть ли не беспомощным людишкам. Музыкант предупредил всех, что это далеко не так, что ночью нужно держать ухо востро, а обсидиановые топоры и копья наготове, но не проследил, чтобы смысл сказанного дошел до каждого из пастухов. Не до того ему было — радость встречи с Дюком и, особенно, Василием слегка притупила бдительность.
А гуанчи, насвистев со своего острова на соседний всю информацию о визитерах, внимательно выслушали слова Садка, согласились с ними, но ничего сверх обычных мер предосторожности не предприняли.
Весь остров Лансароте из конца в конец можно обойти вдоль берега пару раз за день, если желание таковое имеется. Это в длину, в ширину же он в два с половиной раза меньше. Так что количество заточенных под убийства инквизиторов с двух кораблей вполне хватало, чтобы перебить все население, пользуясь фактом внезапности. Ну, если не перебить, то испугать.
Но пришельцы не собирались никого пугать. Их план, разработанный отцом Меуром, напоминал охоту на человекообразных обезьян — инквизиторы в первую очередь отбросили мысли, что светлокожие гиганты — такие же люди, как и они.
Садко с товарищами не решились ночевать в селении пастухов на восточной оконечности острова, в месте, которое те называли Арресифе[177], спальный район. Не хотелось им привлекать к себе излишнее внимание, надо было кое-что обсудить без посторонних ушей. Эйно Пирхонен к ним не присоединился, озаботившись организацией караульной службы. Его, конечно, слушались, но быть с каждым дозорным все время ему не представлялось возможным — создавать клонов он еще не научился, а обращаться за помощью к чужеземным товарищам не посчитал нужным.
Садко с друзьями разбили маленький лагерь на том скальном выступе, близ которого и располагалась знаковая для перемещения пещера. Отсюда и церковные корабли были видны, как на ладони, вот только сгустившаяся темнота и низкая облачность снизили видимость до нуля. Внизу разгорелись костры, четко обозначив места, где коротали ночь караульные, либо просто застигнутые мраком пастухи.
— Странно, — заметил Дюк. — На судах будто бы ни одной свечи не зажгли, сидят в потемках.
— Так в трюме свет, должно быть, — пожал плечами Василий. — Сквозь борта и не пробивается.
— В такую-то духоту, да в трюме сидеть, — с сомнением протянул Стефан, но более ничего говорить не стал. Он, вообще-то, никогда не видел ночью корабль со стороны. Может быть, слабые огоньки фитилей и лучин действительно не пробиваются наружу? Более сильные масляные светильники и лампы на деревянных судах никогда не использовались — себе дороже, если от случайной волны горящее масло разольется по палубе.
Василий рассказал Садку, что весть о пропаже его флота достигла Новгорода, отчего сразу же была снаряжена поисковая экспедиция, ведомая воеводой Добрышей Никитичем. Музыкант усомнился: как так могло быть, если все его корабли были в полном порядке, никто их не беспокоил и особо не интересовался их планами? Откуда тогда вести? Причем, поступили они, видать, заранее, когда дело торговое было в самом разгаре, и о возвращении домой никто особо не помышлял. Странно это.
— А кто замутил все эти слухи? — поинтересовался он.
— Так князь этот, как его там — Владимир! — ответил Васька.
— Ай, да Вова! Ай да сукин сын! — прищелкнул языком Садко. — И Добрышу с города убрал, и мои резервы под себя подмять хочет. А что же этот Ярицслэйвов отпрыск, Александр?
— Так ничего, — пожал плечами Буслай. — После того, как он откупился и вновь в город пришел, тихо себя ведет. Я с ним ни разу даже не встретился.
— Замыслил что-то, негодяй, — сказал музыкант. — Человек, убивший Фому Толстого ради своего величия, вряд ли перевоспитается.
— Может и так, — согласился Василий. — Новгород — не Европа, пересечемся обязательно. А там и посмотрим.
Садко поведал о своих приключениях, только вскользь упомянув о роли в них Морского Царя. Но этого упоминания хватило, чтобы Стефан задумался: много совпадений с предсказаниями вождя рутенов — и знакомого встретил, и народ здесь живет однокоренной. В смысле — родственный.
— А с этим Морским Царем встретиться-то можно? — спросил он.
— Отчего же нельзя, — пожал плечами музыкант. — На встречу он всегда готов, вот только был бы от этого толк!
Спать почему-то не хотелось, темнота вокруг казалась осязаемой и покалывала открытую кожу, словно иголками. Садко бы не удивился, если бы на кончиках веток кустов зависли огни, как в памятную ночь на Готланде. Атмосфера была какой-то, если не гнетущей, то угнетающей — это точно.
— Беспокоит меня судьба этих гуанчей, — внезапно сказал он. — Обособившись в этих краях, они напрочь от мира реалий оторвались. Ни войны, ни зимы, продуктов навалом — как развиваться?
— Духовно, — улыбнулся Дюк.
— Ага, оно и видно, — тоже изобразил улыбку Буслай. — Полуголые ходят, железо не плавят, полная свобода.
— Так это же хорошо, — отреагировал Стефан.
— Хорошо то, что хорошо кончается, — заметил Садко. — Конечно, истинная Вера у них присутствует без всякого влияния обстоятельств. Вот только это делает их беззащитными.
— Перед кем? — удивился Дюк.
— А перед этими, — музыкант кивнул себе за спину, где в невидимом море покачивались на волнах невидимые корабли. — Гуанчи свободны, потому что каждый из них индивидуален, живет по Заповедям, понимая, что наказать его могут только после смерти — обратят в хахо, и сиди истуканом до страшного суда. А Меур этот и его прихвостень Бетенкур строят свое государство. Причем логика у них проста: государство — тоже Бог, и единственный долг каждого человека — это служение через государство Богу. Власть в государстве — абсолютный разум, любой индивид может обрести свободу, только преклоняясь перед властью государства и беспрекословно подчиняясь ему[178]. Отсюда и насилие над себе подобными, не говоря уже про народ, отличный от них.
— Думаешь, без драки не обойтись? — спросил Стефан.
— Думаю, без войны не обойтись, — ответил Садко.
Снизу сразу с нескольких мест раздались исполненные боли крики, переходящие в стоны. У костров заметались тени, сопровождаемые звяканьем железа и звуками глухих ударов.
Садко и его товарищи вскочили на ноги, схватившись за оружие: надо бежать на помощь — но куда? Вслушиваясь в захлебывающуюся страданием темноту, они бессильно кусали себе губы, ожидая, что и к ним сейчас ворвутся вооруженные люди, чтобы резать, чтобы убивать. Но прибежал Эйно Пирхонен с подбитым глазом и каким-то кистенем в руках, отсвечивающим в свете гаснущего костра черной кровью.
