С внутренней стороны вдоль вала тянулся длинный узкий дом, прозванный Велесовым сараем. В нём не жили — лишь пировали по большим праздникам: на святки, Масленицу и Велик день. В тёплое время праздновали в лесу, у Святого озера. Внутри дома не было ничего, кроме земляных скамей вдоль стен, длинных столов и нескольких очагов. Ворота городка — двойные, крытые высокой крышей — делили дом надвое. Снаружи ворота, называвшиеся Золотыми, были покрыты резьбой и окрашены дорогой бронзовой краской.
По старому обычаю, старейшины венедских сёл шли пировать в правую, южную половину дома, а будинских — в левую, северную. Во многих сёлах, впрочем, будины и венеды жили вперемежку, молодёжь же, выросшая за двадцать лет, вообще предпочитала говорить по-венедски и не очень-то считалась родами. Левую половину называли «пеклом», правую — «раем». Некогда в «раю» сидели южные будины, почитавшие весёлого Рагутиса, в «пекле» — северные, поклонявшиеся мрачному Вельнясу-Чёрту.
Над валом возвышались деревянные фигуры зверей и птиц — медведь, вепрь, лев, змей, ворон, рысь и другие, всего двенадцать. Двенадцатью животными, по числу месяцев, может оборачиваться великий волхв, познавший тайны всех двенадцати богов, владеющих годовым кругом, и немногие из волхвов этого достигают. Над самыми воротами широко раскинул крылья чёрный орёл. На створках Золотых ворот были вырезаны лев и медведь.
Многие из лучших мужей не явились, предчувствуя, что этот полуночный пир добром не кончится. Из остальных немало пришло лишь потому, что не угодить грозному верховному жрецу или непобедимому Солнце-Царю было ещё страшнее. Каркал где-то в лесу ворон, ухал филин, хохотал и свистел леший, и сердца мужей тревожно сжимались, чувствуя: кончается тихая, хоть и опасная лесная жизнь, и грядёт что-то новое, неизвестное, то ли чёрное, как безлунная ночь, то ли светлое, как блеск Колаксаевой чаши.
Старейшины подошли к насыпи. Распахнулись Золотые ворота. Слева, у медведя, стал Чернобор, справа, у льва, — Костена. Рядом с верховным жрецом появился, небрежно поигрывая темляком, Роксаг. Предстоявшее было для него скорее забавой. Если он не должен завладеть Черной землёй, то всё равно останется царём, одним из самых сильных в Сарматии. Он не какой-то бродяга и искатель царств вроде Ардагаста, а царь и сын царя, рождённый от старшей царицы и воспитанный по-царски. Раз уж боги дали ему такое высокое рождение, значит, не случайно ему во всём везёт.
Доброгост уже ступил на насыпь, и тут вдруг Славята опередил его, резко обернулся и, подняв посох, громко, решительно заговорил:
— Ну что, мужи северянские, не надоело выгадывать, перед кем бы согнуться? Эх вы! Солнце праведное пришло в наши дебри, а вы его — испытывать... Словно без того не знаете, каким богам свет даждьбожий неугоден. И кто испытывать велит? Те, кому в пекле место! Вот что: кто хочет Солнце-Царя, пусть идёт за мной на райскую сторону. А кому любы Чернобор с любимцем этим, что уже на ваших жён и дочерей заглядывается, — идите на сторону пекельную!
Костена, задыхаясь от негодования, двинулась на Славяту с поднятыми кулаками.
— Ты что, волхв, чтобы тут распоряжаться? Ты кого это в пекло посылаешь?
— Я бы тебя и подальше послал, кабы не в святом месте.
Старейшины затаили дыхание — заворожит сейчас непокорного главная ведьма, испортит, оборотит невесть кем! Волхвы светлых богов стали протискиваться вперёд. Но самой первой на пути у Костены с кошачьей быстротой встала Лютица. Она не стала колдовать или пускать в ход свои сильные руки, но одного взгляда жёлтых глаз природной ведьмы хватило, чтобы остановить ведьму учёную.
— Кто у тебя за спиной? Там, на воротах? Лютый зверь солнечный! А я — Лютица! Мне к нему и вести людей. А ты иди вон туда, к мужу своему. И только попробуй тронуть кого — я тебя в клочки изорву, хоть в каком обличье! Поняла, медвежья подстилка?
— Иди сюда, Костена, — раздался спокойный, уверенный голос Чернобора. — Кому в Ирий не терпится, скатертью дорога. Только вот куда придут-то?
— Ирий — он на небе, для мёртвых. А кто его на земле ищет — как раз в иной мир и попадёт прежде времени, — ехидно произнёс появившийся рядом с верховным жрецом Скирмунт.
— Что ж тогда на земле искать — пекло бесовское? — сурово сказал Славята и первый двинулся к створке со львом, у которой уже встала Лютица.
Доброгост было заколебался, но его уже подталкивали в спину, обходили, и великий старейшина, вздохнув, пошёл к створке с медведем. Он-то знал: к этому давно шло. Едва ли не все лучшие мужи за спиной у чёрных волхвов ругали их за алчность и властолюбие. Он и сам хотел бы избавить Северу от чёрной саранчи, но... так, чтобы ничем не рисковать, особенно самому. А тут... Велес не Даждьбог, неизвестно, по нраву ли будет ночному богу солнечный царь? А выстоит ли росское воинство разом против тёмных чар и роксоланских железных всадников? Это ведь не голядь с топорами да с рогатинами. Не доведи Велес, будет по всей Севере такое, как на Белизне! Вот кабы всё без шума, без боя...
Чернобор, как ни в чём не бывало, сильным голосом затянул священную песню:
Ходи в пекло, ходи в рай,
Ходи в Велесов сарай.
Там и пиво, там и мёд,
Там и Велес наш живёт.
Её подхватили все — шедшие направо и налево. А было их примерно поровну. Не любить бесовых слуг и сарматских находников — ещё не то же, что открыто пойти против них.
Костена, внутренне кипевшая, не подавала виду и лишь старательно запоминала тех, кто шёл в Ирий. Она сразу поняла замысел мужа: одним махом выявить всех своих врагов.
Едва успели лучшие мужи рассесться за столами, как перед насыпью появился небольшой отряд. Впереди шли Ардагаст с Ларишкой, одетые так же празднично, как в памятную рождественскую ночь. Он — во всём красном, в высокой шапке с собольим околышем, при мече и акинаке. Она — в пурпурном платье с золотыми бляшками, синем плаще с рукавами и красном покрывале, с тремя дорогими ожерельями на груди и золотыми браслетами на руках. Царь вёл чёрного барана, царица — белую овечку. В руке у царицы была сума, из которой выглядывала амфора, платье стягивал поясок, а на нём висел старинный бронзовый жертвенный нож с фигурками двух коней на рукояти. Следом шла вся русальная дружина — в личинах, с мечами и жезлами. С русальцами была и Милана.
Тут же из ворот высыпали и встали перед ними стеной другие ряженые — чёрные волхвы. Лица скрывали хари одна другой страшнее и уродливее. Быки, козлы, медведи, черти, мертвецы — всё как на святки, всё, чтобы запуганный поселянин и сообразить не мог, кто перед ним: сосед-колдун, оборотень или нечистый дух. Но были тут скураты и вовсе невиданные: собака со свиным рылом, уродина с двумя рогами на носу, хищник вроде льва или рыси с огромными клыками, вылезающими из пасти. Привычный ко всему Вышата вздрогнул. Изображения одних из этих тварей он видел на стенах пещерных святилищ, другие являлись из неведомых подземных глубин по зову пещерных волхвов, и лишь пламя колдовского костра не давало им вырваться в мир и опустошить его.
