Готовую палатку установил в санях уже под вечер второго дня. Натянул её на подготовленный каркас из тонких реек, привязал оставленные пеньковые шнуры к бортикам и настилу. До темноты успел загрузить сани полезными вещами: продуктами, запасной одеждой, уложил своё оружие и саблю капитана, инструменты, весло от вельбота и лучший трокель. Всё, что не помещалось в бочонок, он закреплял на подставках по бокам саней и позади. В итоге конструкция приняла какой-то гротескно-громоздкий вид — неряшливая палатка на высоченной груде бочек и досок с торчащими во все стороны мачтами — вёслами — трокелями.
Ничего, Тим за красотой не гнался: главное — надёжность.
Сегодня Тим в последний раз ночует в своей тёплой хижине. Стоило ли на её строительство убивать столько сил и времени? Ради каких-то жалких трёх ночей? Стоило: нормальный отдых перед долгим и трудным путешествием — это не роскошь, необходимость. Да и тонкие работы по изготовлению саней он делал здесь, внутри, в тепле и при хорошем освещении. Над салотопкой так не поработаешь.
* * *
Утром Тим в последний раз позавтракал горячей пищей — похлёбкой с ветчиной и кусочками сухарей, заправленной вездесущим китовым жиром и огарками подкожной плоти кашалота. Вкусовые качества, может, и не очень, но если слопать, пока горячая, то очень даже ничего. Всё — дальше придётся питаться всухомятку. Огниво и труты Тим взял, но вот дров у него нет: тащить их с собой он не мог — и без того сани очень тяжёлые.
Оделся Тим сегодня капитально. Ватные штаны, почти непотёртая лисья безрукавка, шерстяная кофта, стёганая куртка. На голове шерстяная шапка, и, кроме того, можно напяливать самодельный капюшон из парусины, обшитой обрывком одеяла. На ногах обмотки из того же одеяла и просторные войлочные ботинки, к которым Тим привязал самодельные снегоступы из китовой кожи. Из той же кожи и обрезка троса соорудил очень широкий пояс. Выглядит он теперь таким же неуклюжим, как и его сани: наверное, смешной со стороны.
Вот только смеяться над ним здесь некому…
Подойдя к саням, ухватил крюк, привязанный к постромкам из гарпунного линя, прицепил его сзади за пояс. Присел, ухватился за вздёрнутые концы полозьев, с силой их пошатал, освобождая из снежного плена. Шагнул вперёд, наклонился, выпрямляя колени, стронул сани с места, сделал первый шаг на запад.
Всё, теперь главное — не останавливаться. Труднее всего заставлять сани трогаться с места — дальше легче. Полозья, щедро смазанные китовым жиром, легко скользят по плотному снегу, не зарываясь. Замёрзшая конструкция поскрипывает деревом на неровностях, идёт немного тяжеловато, но послушно. Он ожидал худшего. Впрочем, ещё не вечер — поначалу, может, и легко будет, но вот что дальше…
Через полчаса, добравшись до далёкого тороса, выбранного ориентиром, Тим остановился, вернулся к саням, взглянул на компас. Выбрав на западе новый ориентир, обернулся, бросил последний взгляд на уже присыпанный снегом искалеченный корпус «Клио» и серый бугор оставленной хижины.
Всё. Прощай, корабль: Тим попал на твой борт неудачником и уходит, наверное, тоже неудачником — неизвестно, можно ли считать везением то, что он ещё жив, а товарищи ушли из этого мира без долгих мучений. Прощай, парусиновая хижина, засыпанная снегом: ты подарила три ночи, проведённые почти в комфорте, позволила набраться сил перед дальним и трудным походом. Прощайте, Токе и все остальные товарищи-китобои, оставшиеся подо льдом. Сюда Тим уже никогда не вернётся. Он или умрёт на пути к морю, или умрёт в море, или доберётся до Атайского Рога.
Разогнув колени, Тим вновь стронул сани с места и сделал очередной шаг на запад.
* * *
Она плохо знала географию. Особенно географию этих мест. Современных сведений нет вообще — есть лишь старые карты времён Древних. Эти карты она видела. Насколько им можно доверять? Там, где на картах Древних была полноводная река, сейчас можно найти засушливую пустыню. И наоборот — на месте пустыни можно обнаружить озеро, окружённое зелёным лесом. Где был цветущий остров — теперь плещется глубокое море. Да что говорить о каких-то жалких островках и речках — даже небеса Древние ухитрились искалечить. Погибшая луна раскололась на мириады частей, со временем они вытянулись вокруг планеты плоским кольцом пыли и мелких обломков, после чего на некогда жарком и влажном экваторе поднялись светлые широколиственные леса.
Изменённые ландшафты и планетарное кольцо — не единственное, что оставили после себя Древние. Самым неприятным последствием их великой войны были опустошённые территории. В разных местах их называли по-разному: язвы, чёрные пустоши, проклятые земли, пепелища Древних.
Ей больше всего нравилось название «язвы».
Северное полушарие, в древние времена заселённое плотнее всего, превратилось в сплошную язву. Похоже, там вообще не осталось нормальной земли. Экваториальной области и южному полушарию повезло гораздо больше — там уцелели половина большого материка и маленькая Эгона. Кроме того, осталось немало пригодных для жизни островов. Хорошей земли, правда, хватило лишь для одной серьёзной империи, но не так это и плохо, если сравнивать с мёртвыми северными краями.
Она привыкла учиться. На сон ей обычно хватало трёх-четырёх часов. Несколько дней, проведённых в замке Шани, она вообще почти не спала — жадно пополняла свои знания содержимым герцогской библиотеки. А ещё она умела слушать. Многие этого не понимают, но достаточно показать, что тебе интересны слова собеседника, — и он может рассказать тебе многое из того, что вообще рассказывать не собирался. Показывать заинтересованность она умела.
До получения новых знаний всё, что она знала о язвах, — это то, что на карте отца они обозначены бесформенными пятнами серого цвета и ярко-красными названиями. А теперь, ступив на земли Атайского Рога, она представляла, с чем ей придётся столкнуться. И не боялась. Здесь нет прямоходящих двуногих существ, отягощённых разумом, — это главное.
То, что она переступила границу смертоносных земель, стало понятно сразу. Перед этим несколько дней ей пришлось идти по горам. Здесь почти не было крутых скал или обрывов — по сути, просто огромные холмы, кое-где покрытые каменными осыпями, так что двигаться можно было почти прямо — туда, куда указывал голос. Скудная растительность была здесь повсюду: жалкие искривлённые деревца, колючие кусты, пожухлая трава, мох и лишайники на камнях. Из ягод она находила лишь ежевику и невкусный шиповник, воды, правда, хватало — вокруг было множество ручьёв и родников. Но в воде не видно рыбы, животных тоже нет, если не считать одинокого кролика и промелькнувшего вдалеке горного барана. Птиц — и тех почти не видно.
