В общем, я расположился на ступеньках между гофрированных алюминиевых столбов, на которых покоился шампур с ядовитой печенью, и расчехлил гитару. Проехавшая мимо маршрутка дунула ядовитым выхлопом в гитарную розетку, и боги отозвались недовольным гулом.
Гитарный строй снова сменился, но к этому я уже привык, просто стало совсем неуютно, хотя, казалось, куда уж дальше! Кстати, я всегда начинаю иронизировать, когда мне страшно, иначе совсем худо станет. Сейчас мне было очень страшно, так что я готов был шутить хоть до вечера, только бы оттянуть начало мероприятия.
Гитара, казалось, всасывала в себя город, словно ныряльщик воздух перед тем, как нырнуть глубоко, на самое дно. Неожиданно заглохли автомобильные двигатели, и на ближайшем перекрестке образовалась пробка. В пивнушке, жалобно вякнув напоследок, заткнулся магнитофон, так и не дожевав популярную в нынешнем сезоне песню про развеселые малинки. Народ возле супермаркета принялся крутить головами, подозревая, что что-то произошло или вот-вот произойдет. Чуткий у нас народ, вон какой нюх на перемены.
Я зажмурился и взял пробный аккорд.
Это было все что угодно, только не музыка. Грохот пронесся над городом, рванул крыши, скрутился в чудовищную, безобразную воронку, в которую все и рухнуло. Потемнело, как при солнечном затмении, в небе замелькали быстро меняющиеся до жути реалистичные картины каких-то кровавых битв, величаво и мертво вознесся атомный гриб, загрохотали танки, запылали дома, заплакали люди. Ужас повис над городом. Похоже, пришлые боги решили показать аборигенам все, на что они способны. Наверное, так мог звучать Апокалипсис в камерном исполнении, на всемирный у моих постояльцев силенок все-таки недоставало. Во всяком случае, я очень на это надеялся. Но, по мне, так и такого варианта было многовато.
И все-таки не все горожане перепугались до смерти. Я мог бы гордиться своими земляками, во всяком случае, некоторыми из них. Потому что шарахнувшаяся было в разные стороны толпа колыхнулась, стянулась в плотную амебу и принялась неудержимо накатываться на меня. Намерения у нее были достаточно определенные. Некоторые особо решительные элементы даже успели вооружиться подручными предметами, и я понял, что сейчас самая пора сматываться. Однако гитара с черными струнами словно якорь держала меня на площади, боги не желали уходить, они намеревались остаться здесь навсегда. Несколько пустых бутылок разбилось рядом со мной, стеклянные брызги резанули по лицу, а я все никак не мог остановиться, да что там остановиться, даже голову руками прикрыть и то не мог.
Несколько дюжих мужиков ломанулись ко мне, пытаясь взять в коробочку, но боги были начеку и мужиков снесло с ног и покатило по бетонным плитам прямо под ноги толпе. Раздались крики, но люди продолжали и продолжали напирать на невидимую стенку, я видел прямо перед собой расплющенные лица с раззявленными в крике ртами, растопыренные ладони, словно сидел в стеклянной банке, стенки которой у донца начали подплывать темно-красным. Такие вот малинки!
И я понял, что толпа не сама по себе, что ею кто-то управляет, и этому кому-то боги-иммигранты совсем не нравятся. Я, бард Авдей, попал между двух противоборствующих сил, о возможностях которых мог только гадать. Но даже гадать о таких вещах хорошо сидя у телевизора и попивая пивко, а быть в центре событий – это совсем другое дело. И еще я понял, что убежать мне скорее всего никуда не удастся. Вот и все, Авдей, погибнешь как настоящий викинг с оружием в руках. Что-то расхотелось мне быть викингом!
Прозрачная преграда между толпой и мной почти сплошь покрылась кровавыми разводами, алые ручейки подбирались к моим ногам, видимо, внизу существовал какой-то просвет, банка была без дна. Но боги-пришельцы не сдавались – толпе не удалось продвинуться ни на миллиметр. Рано или поздно, это должно было кончиться, только вот чем?
Внезапно толпа словно по чьей-то команде организованно откатилась метров на двадцать. На площади остались раздавленные люди, несколько раненых ползли прочь, оставляя за собой темные полосы. Какая-то женщина на четвереньках пыталась убраться подальше, при этом она не выпускала из руки порванный полиэтиленовый пакет, из которого вываливались импортные неживые яблоки.
Все замерло. Чудовищная музыка на мгновение стихла, что же, пауза – тоже часть симфонии. И тут над городом пронеслось мощное «У-ух!».
Свистнул невидимый бич, вдребезги разнес мою защиту и хлестко ударил по бешено вибрирующей деке. Со страшным звуком лопнули божьи жилы, хлестнув меня по пальцам так резко, что я сначала даже не почувствовал боли. Моя гитара, моя красавица брызнула мелкими щепками по площади, я еще успел подумать, что гитара мне теперь, наверное, ни к чему, потому что у меня и рук-то уже нет. Потом бич с презрительным свистом взлетел куда-то вверх, толпа надвинулась на меня, и все пропало.
…Руки у меня все-таки остались. Только вот пальцы склеились от крови, а рассмотреть их получше я не мог, потому что сначала надо было расклеить веки, я уж не говорю о том, чтобы встать и идти куда-то. Неповрежденным остался только язык, да и тот болел немилосердно. Пошевелив им, я убедился, что передних зубов у меня теперь нет. Я осторожно подтянул одну ногу, потом вторую, напрягся и ухитрился-таки открыть один глаз. Получилось. Я лежал около дурацкой алюминиевой опоры памятника, сжимая в левой руке обломки размочаленного гитарного грифа. Колки были покрыты жирной копотью – это было все, что осталось от черных струн. На площади стояли машины «скорой помощи», фургончик местного телевидения и почему-то пожарные. Неподалеку несуетливо выгружались из мерседесовского автобуса какие-то очень серьезные люди. Два бойца, одетые в тяжелые, как будто бы водолазные костюмы, аккуратно ощупывали площадь миноискателями. Я понял, что пора убираться отсюда подальше, встал, опираясь на столб-опору памятника, и стал переставлять ноги в направлении дома. Я остался жив, надо же! Наверное, жалкий окровавленный человечек, валяющийся на ступеньках, никак не ассоциировался с чудовищем, творившим один за другим страшные мороки, поэтому толпа сочла меня своей частью и не добила. Кто-то даже отволок меня к столбику, чтобы мне там удобнее лежалось.
Обломок грифа я по дороге выбросил, а до дома добирался, наверное, часа два. Впрочем, «скорой помощи» сегодня и без меня хватало работы, а я двигался своим ходом, так что под категорию тяжелораненого не подходил.
Когда я наконец дошел, то обнаружил, что меня ждут. Во дворе на скамейке сидели Колян-народник с инженером Володей. Оба были в изрядном подпитии, но мне обрадовались и немедленно предложили глоток.
