Он опустился на корточки и разложил кости. Костей было очень мало.
«Это не сработает», подумала я.
— Что мы будем делать? — В моем голосе слышалось оживление. Я и вправду его чувствовала — его и страх.
— Думаю, ты знаешь. — Свет лампы мерцал на золотистых гранях зеркала и отражался от его кожи, такой же гладкой, такой же яркой.
Я улыбнулась и присела на корточки вслед за ним. Не помню, чтобы я решала это делать — во мне двигался Узор. Я взяла нож, торчавший из его ботинка, и вытащила лезвие. Встала. Взяла его левую руку и поднесла к своей. В свете лампы наши ладони казались рыжеватыми. Быстрым уверенным движением я провела лезвием вдоль его ладони, а затем вдоль своей. Никто из нас не вздрогнул.
— Ну вот, — сказала я, и наша черная кровь полилась, объединяясь.
Темнота, спокойная и душная. В ней нет цветных лент, как в мертвом мире Борла. Нет ничего, только Телдару за моей спиной. Его дыхание и слова холодят мне кожу.
— Жди. Будь терпелива. Наблюдай.
Проходит время. Обычно я этого не чувствую, но сейчас знаю: идут минуты, часы, а я в темноте, едва дышу. Здесь не на что смотреть. Я устала, хотя ничего не делала.
— Вот. — Это мой голос. Мои руки тянутся к глубокой тени. Передо мной черная искра. Я осторожно приближаюсь; искра подрагивает, и я смыкаю вокруг нее пальцы. Холод расходится по рукам, достигая пространства за глазами. Мои пальцы слабеют, и Телдару накрывает их своими, вновь соединяя вместе. Искра теплеет. Свет пульсирует — убывает, потом вспыхивает белым и скоро становится серебристым. Руки Телдару раскрываются, за ними — мои, искра взлетает и движется прочь, оставляя серебристый след на черном фоне. Она отдаляется, превращаясь в точку, но путь за ней теперь зеленый. Я смотрю на нее и одновременно держу — она летит от меня и завершает свой путь во мне. Я поворачиваюсь, тяжело дыша от усталости.
— Я не могу, — с трудом выговариваю я. Телдару обнимает меня за талию, и мир видений исчезает.
Я кашляла до боли в грудной клетке, из глаз текли слезы. Когда они пропали, я увидела плавный изгиб ребра. Перед глазами метались черные всполохи, и от этого казалось, что оно дрожит. Но разницы не было. Кость оставалась голой и дырчатой.
— Не сработало, — хрипло сказала я.
— Сработало. — Телдару тоже хрипел. Его рука двигалась у меня на бедре. Он лежал позади.
Я подняла голову, и он поддержал ее, чтобы я смогла разглядеть. Ребро было голым, но больше не сухим: оно блестело, и сейчас этот блеск казался оранжевым. Кость стала темной, желтизна ушла. Темно-красной, чуть позже увидела я, когда села, и зрение прояснилось. Другие кости вокруг ребра оставались такими же, как раньше.
— Видишь? — сказал Телдару, и Уджа отозвалась протяжным тихим переливом.
* * *
Так началась Селера — с влаги и единственного темно-красного ребра. Мы воссоздавали ее каждую ночь на протяжении двух месяцев. Я знаю, что их было два, поскольку мои месячные наступали дважды. В те дни для входа в Иной мир мне не надо было себя резать — и какое это было облегчение, потому что мое тело уже покрывали многочисленные крошечные шрамы. Живот, подмышки, грудь — чтобы воссоздать Селеру, потребовалось много порезов.
Мы разрывали тьму ее Иного мира, создавая алый песок и тусклые серые небеса своей собственной кровью. Все кости на ткани блестели, покрываясь жиром и плотью. Глядя на то, чем становились старые мертвые Пути, я испытывала головокружительный триумф: ногти и уши, растущие волосы, влажный блеск глаз. Когда этот момент проходил, мой пульс замедлялся, я с ужасом взирала на то, что мы творили, и думала: «В следующий раз мне это не понравится; я не стану радоваться, когда Телдару прошепчет: «Готова, любимая?» Но я радовалась все равно.
Я не понимала и не могла удержаться от вопросов, хотя знала, что проклятие не позволит разумно их сформулировать.
— Как это работает? Как мы можем это делать, имея лишь несколько кусочков тела?
Он улыбался, радуясь, что я спрашиваю, и с удовольствием объяснял.
— Целое содержится в любой части. Каждая часть — целое. Человека можно воссоздать из одного-единственного волоса или позвонка. Хватит и ресницы, но это трудно. Старейшие, мельчайшие Пути хорошо спрятаны. Их легче найти, если есть большие, свежие кости, поэтому мы используем их.
— Но откуда они знают, что надо воссоздавать?
— Они помнят.
И они помнили. Я надеялась, что однажды открою глаза и увижу, как нос Селеры вырастает у нее из живота, а на лбу образуется сосок, но этого не случалось. На костях появлялся жир, которого там прежде не было. Все ее кости, старые и новые, скрывались под белым и красным веществом, которое дрожало или растягивалось, но все было на своих местах.
— Я хочу посмотреть, — как-то раз сказала я. Он принес Селере подушку: на тот момент ее голову покрывал слой влажной желтой кожи и клочки тонких волос. Бархат мы убрали, заменив его плотной сложенной тканью, потому что поверхность была влажной, и всюду возникали мокрые пятна. — Можно мне взглянуть, как ты это делаешь? Как они соединяются?
Телдару покачал головой.
— Мне нужно, чтобы ты была там вместе со мной. Сейчас не время для уроков. Мы должны как можно скорее воссоздать ее, а потом Мамбуру и Раниора, поскольку после того, как родится ребенок, все изменится. Мы должны быть готовы.
— Только раз, — произнесла я, будто не слыша его слов. — Разреши посмотреть на тебя хотя бы раз. Это нас не задержит.
Он провел по моей щеке костяшками пальцев, испачканных кровью — Селеры, поскольку она была черной, не красной.
— Нет, любимая, — сказал он и погладил мой сосок, который мигом затвердел под рубашкой. — Ты нужна мне рядом, всегда.
Мы собрали алый песок и запустили его в костяную решетку. Мы поймали цветные ленты, которые вились между костями, среди холмов и под небом, и превратили их в зелень, покрыв ею холмы. Но Селера все еще была мертва. «Она такой и останется», думала я, лежа в изнеможении и разглядывая свежий блеск ее губ или изгиб брови. Видя, как от меня по зеленеющим холмам расходятся ее Пути, я думала то же самое, поскольку эти Пути были черными, как сажа или пепел, и концы, которые я держала, не шевелились. «Может, Лаэдон единственный, — думала я, — может, Селера, Мамбура и Раниор будут просто лежать на полу, как мясо, у нас ничего не получится, и битвы не будет?»
Но в конце второго месяца Путь в моих руках шевельнулся. Он шевельнулся, потом дернулся, и я увидела, что лента в руках Телдару тоже задвигалась. Две дороги пульсировали на зеленых холмах и медленно заполнялись серебром от наших пальцев до края небес. Я вскрикнула, поскольку выходящее из меня серебро разрывало вены. Телдару засмеялся. Он ухватил следующую дорогу, я последовала за ним и тоже рассмеялась, наполненная болью и голодом. Каждый Путь, которого мы касались, становился серебристым. Красные небеса разгорались, синевато-фиолетовые лозы на холмах свивались и раскручивались.
