— Я их вообще не понимаю.
— Есть предположение, что речь идет о Храме Арианис.
Шенк вытаращил на учителя глаза. Конечно, он слышал, что те же минги, к примеру, дабы разжечь ненависть к Ордену, всячески поносили Святую Сиксту, утверждая, что Арианис несправедливо оклеветана… Но о том, чтобы кто-то настолько сошел с ума, чтобы построить храм в честь этой служительницы Тьмы, он и не думал, это было дико…
Заметив изумленный взгляд темплара, Борох усмехнулся:
— Да, сынок, да… такой храм существует… существовал, вернее. Он был построен еще до Потопа, который, как ты знаешь, начался из-за бесчинств Арианис, притащившей в наш мир демона и его прихвостней. Но потом, спустя несколько лет после Потопа, храм был разрушен. Сейчас там лишь руины… вряд ли что-то сохранилось.
— Там находилось «Синее Пламя»?
— Кто знает… видишь, здесь стерт очень большой кусок. Вполне вероятно, что речь идет о «Синем Пламени», но, возможно, о чем-то ином. В любом случае следует проверить это. Но есть одна сложность…
Шенк насторожился.
— Храм Арианис расположен на территории Империи Минг.
Глава 6. К заброшенному храму
Темный подвал… Толстые каменные стены не пропустят ни звука — хотя в этом есть и недостаток, Императору нравится слышать крики. Но даже если бы стена пропускала вопли и стоны, он все равно приходил бы сюда. Крики сами по себе — ничто. Надо видеть, как корчится в цепях терзаемое тело, тогда гармония будет полной, удовольствие — истинным.
Но у Императора много дел. В другое время он с удовольствием провел бы час-другой здесь, в подвале… В другое время, не сейчас.
Широкоплечий мужик в одном лишь кожаном переднике на голое тело неторопливо раскладывал на столе перед собой инструменты. Над этим железом поработал мастер, эти обычные клещи может изготовить любой деревенский кузнец. Они тоже причиняют боль, но эта боль скоротечна, жертва найдет быстрое утешение в смерти… а палач знает, что в этом случае он сам рискует занять место истязуемого. Потому и не торопится, выбирает придирчиво. Толстые волосатые пальцы перебирают блестящий металл, любовно гладят иглы для забивания под ногти, щипцы для выдирания тех же ногтей, крючья, которыми так удобно сдирать кожу. Рядом есть и другие приспособления, способные рвать, давить, ломать, крошить и плоть, и кости.
Палач наконец остановил свой выбор на длинном тонком шиле, положил его на специальную подставочку — теперь холодное острие уткнулось в пляшущее пламя, быстро нагреваясь, меняя цвет…
— За что? — не крик, скорее сип. Человек кричал в самом начале, и напрасно. Боль легче терпеть, когда кричишь, а теперь уже не сможет, голос почти сорвал, только и получается, что вот так сипеть и хрипеть.
Палач не ответил. Не его дело — разговаривать с пленниками. У него другая работа, хорошо оплачиваемая. Только скучная… нет, поначалу было интересно, а потом надоело. Ему даже хотелось бы, чтобы сюда, в его руки, попал какой-нибудь герой, что вынесет пытки без крика и стона. Но это была неосуществимая мечта… нет, герои, конечно, бывают, Но он знал и свое мастерство — даже немой запоет, пусть и не сразу. Опыт, накапливавшийся годами, позволял ему быстро подобрать ключик даже к самому надежному и несокрушимому замку.
Он снял с тигля шило, неторопливо подошел к измученному, покрытому кровью старику, висевшему на вбитых в стену железных кольцах. Старческое тело, худое, изможденное… Говорили, что старик этот из богатых. Непонятно, что, даже себя кормить жалко было?
— Я все скажу… — прохрипел старик, разорванная губа задрожала, тоненькая корочка запекшейся крови лопнула, из-под нее показалась свежая алая струйка.
Раскаленное шило коснулось мошонки, взлетела струйка дыма, запахло паленым мясом. Старик взвыл, рванулся, стараясь увернуться от раскаленного железа. Дурень, себе только хуже сделал.
— Все скажу-у-у!!!
Слезы бежали по морщинистым щекам, рот, в котором осталось всего несколько зубов, зашелся в крике. Выбить зубы — просто, вон в любом трактире под утро их можно горстями собирать. А вот расшатывать, неторопливо, чтобы боль пронзала все тело, до пяток, — это уже искусство, ему учиться надо, да не день, не два — годы.
Палач отложил шило — остыло уж, — взялся за щипчики, неспешно осмотрел руки старика, сперва левую, затем правую. На левой остался всего один ноготь, зато но правой — целых три. Он ухватился за крой ногтя — когда еще в учениках ходил, за каждое соскальзывание щипцов с ногтя получал десять плетей, наука пошла впрок, теперь и за крошечный заусенец уцепится так, что скорее палец в фаланге оторвется, чем щипцы соскользнут. Неторопливо потянул, довольно улыбнулся, увидев, как ноготь набухает кровью, как срываются на пол тяжелые капли.
— А-а-а-а!! Не на-а-а-адо Все-е скажу-y!
Старик вдруг замолк, тело безжизненно повисло. Палач отступил, кивнул другому — низенькому кругленькому человечку. Тот с готовностью притащил несколько пузырьков с какими-то снадобьями, принялся обмазывать кровоточащие участки, затем сунул пленнику что-то под нос. Тот вздрогнул, дернулся…
Палач довольно хмыкнул. Лекарь знает свое дело, не даст пленнику сбежать раньше времени. Прежде чем начинать разговор, необходимо сломать… дать понять, что пытки будут длиться вечно, если утаишь от господина хотя бы словцо. А скажешь все, что нужно, — что ж, наградой будет смерть. Не то чтобы быстрая… но сейчас палач старается для Императора, а после того как этот старик скажет все, что знает, будет стараться уже для себя. Поскольку работа работой, но и удовольствие в ней находить надо. Иначе, когда работа не в радость, жить противно.
Позади раздался стук распахиваемой двери, затем тяжелые шаги простучали по лестнице. Палач обернулся, согнулся в поклоне.
— Готов? — буркнул Император Явор Герат Седьмой.
— Аж захлебывается, так ему поболтать охота, — осклабился палач.
— Господин, не терзайте… — затараторил, шепелявя, старик, с губы снова побежали струйки крови. — Я все скажу, все… спросите что-нибудь, ну хоть что-нибудь, все… с радостью…
Император подошел к узнику, походя прихватил со стола «чесалку» — пять острых крючьев, собранных в подобие когтистой лапы. Полоснул по животу, оставив пять тут же набухших кровью полос. Палач, пользуясь тем, что Император стоял к нему спиной, неодобрительно скривился — может, Его Величество и великий стратег и политик, но вот пользоваться инструментом не умеет. Никакого изящества…
