– Кажется, он умер.
– Не болтай глупости, Джон, это обычный обморок.
– Да, но вы слышали треск, когда его голова ударилась о пол?
– Не треск, а металлический звук. Голова тут ни при чем, у него в кармане что-то сломалось.
– Вистл, смотрите, в букву L согнулся!
Нет, только не это! Ледяной порыв горя и отчаяния тут же вернул меня в сознание. Мой вистл! Мой щит и меч, мы вместе через все превратности гребаной судьбы прошли! Сейчас от него осталась лишь острая боль в боку – там, где зазубренный конец впился в третье ребро.
Приоткрыв глаза, я увидел лица, целый сонм лиц: испуганные, подозрительные, возмущенные. В самом, центре – Шерил. Она, конечно, обрадовалась, что я снова пришел в сознание, но сжатые в тугую полоску губы давали понять: ее членство в фан-клубе Феликса Кастора прервано и, боюсь, навсегда. Вот он, второй удар судьбы всего за двадцать секунд!
На ладонь легла серебряная фляга. Окоченевший, беспомощный, совершенно потерянный, я сделал большой глоток, даже не проверив, что чью и… чуть не подавился неразбавленным, но прекрасного качества бурбоном. Большая часть глотка пролилась на трекчкот, но остаток свою задачу выполнил. Я повернул голову, чтобы выяснить, кого благодарить: сверху вниз на меня смотрел Рик Клидеро. Вот он на секунду вскинул брови; незаметно для других выражая дружескую солидарность и сочувствие. Я вернул ему флягу, вспомнив переносной холодильник в хранилище Боннингтона со стратегическим запасом «Люкозейда».
«Будь готов!» – гласит девиз скаутов, а определенные привычки остаются до конца жизни. Хотя Рик говорил немного иначе; то же самое, только другими словами.
«В крайнем случае…»
Факты доминошными костями толкали друг друга, а упав, образовали систему, которая незаметно для меня присутствовала в них с самого начала. Я сел, ощущая странную невесомость. Совсем как подброшенный в воздух мяч: достигнув самой верхней точки, он уже и высоту не набирает, и падать не спешит. Я просто парил в воздухе, свободный от силы притяжения, свободный от необходимости выбора.
Шерил помогла встать, и наши взгляды встретились: в ее глазах читались обида, досада и упрек, а в моих… Одному Богу известно, что читалось в моих. Призрачная женщина исчезла: когда я потерял сознание, адресованный ей призыв утратил необходимую силу, и оставаться в странном, незащищенном, чересчур светлом зале стало незачем.
– Мне очень жаль! – прошептал я, наклонившись к самому уху Шерил.
Увы, она не оттаяла.
– Готова поспорить, тебе всегда жаль, а иногда твой план даже срабатывает.
– Надеюсь, он сработает с Сильви, – пробормотал я. – Перед ней м. не следовало бы извиниться в первую, очередь.
Послышались другие голоса, другие руки стали толкать меня к выходу. «Не могу, не могу, не могу», – как заведенный, твердил Джеффри, Элис пыталась успокоить сто чем-то вроде «Все в порядке, все образуется», но без особого эффекта. Какая-то женщина предлагала вызвать полицию, а один из шаферов, на этот раз Шест, протиснувшись к Шерил, настойчиво советовал мне выйти подышать свежим воздухом. Ишь, морщится – наверняка запах бурбона почувствовал!
Шест бесцеремонно схватил за воротник тренча – я позволил отвести себя к двери, однако буквально через пару шагов остановился. Повернувшись к гостям, я отыскал среди них Клидеро. «Позвони мне!» – попросил совершенно недвусмысленным жест, и глаза Рика удивленно расширились. Я кивнул в сторону Джеффри, показывая, у кого спросить номер.
На секунду Клидеро замялся, будто не понимая, что от него требуется, а потом кивнул. Тут с другой стороны подошел невысокий, крепко сбитый шафер, взял за локоть, и меня уже не повели, а понесли к выходу: ноги едва касались пола.
Что же, пожалуй, так даже лучше: свадьбы – чересчур сильное испытание для моей ранимой психики.
– Тяжелую артиллерию готовишь? – спросила Пен, появившись на пороге.
Сквозь толстый полиэтилен, который она приколотила к расколотой в щепки раме, дул холодный ветер, будто напоминая: зима не за горами. Спасибо, не забыл, и не надо мне напоминать.
– Угу, – коротко кивнул я, – дело-то ужасное.
Пытаясь найти запасной вистл, я копался на верхней полке шкафа. Там должен лежать еще как минимум один: постарше только что сломанного красавца и цветом не черный, а медный. Тональность аналогичная: если закрыть глаза, руки и губы перемены не почувствуют. Куда он, мать его, подевался? Пока нашел только флейту с коническим раструбом: удивительно, я почти забыл о своем скоротечном романе с этим благовоспитанным инструментом. Мне он совершенно не подходит: дело в индивидуальном звучании или, возможно, в форме. Вообще-то вистлы тоже бывают коническими, так что особых проблем возникнуть не должно, но какую бы мелодию ни пробовал сыграть, получалась такая ерунда, что самым разумным казалось бросить. И все-таки это ненамного, но ощутимо лучше, чем ничего.
– Может, стоит взять помощника? – предложила Пен. – Например, Джона Гиттингза?
– Ни за что!
– Тогда Пэкмена?
– Он в тюрьме, не раньше следующего октября выйдет.
– А как насчет меня?
Обернувшись, я пристально посмотрел на Пен.
– Контраргументы все те же! – заявил я куда резче и холоднее, чем хотелось, а потом чуть слышно добавил: – Милая, я ведь понятия не имею, чем это все кончится. Зато не сомневаюсь: руки чистыми, а совесть незапятнанной сохранить не удастся, причем не только по твоим меркам, а даже по моим.
Пен сникла, но спорить больше не стала, а я вставил в плеер новые батарейки, обмотал гибким шнуром мини-колонки и спрятал все карман. Затем открыл дверцу шкафа и снял с крючка маленькие серебряные наручники. Увидев их, Пен мертвенно побледнела.
– Похоже, ты не шутишь, – мрачно проговорила она.
– Все должно быть в порядке, – соврал я. – То, что человек достает страховку, совсем не значит, что он решил броситься на машине со скалы.
– А ты?
– Что я?
– Бросаться со скалы не планируешь?
– Нет, но собираюсь столкнуть с нее одного типа. А страхуюсь на случай, если он попытается утянуть за собой меня. вдвинулся к двери, которую по-прежнему загораживала Пен. Её объятие было порывистым, но очень крепким.
– У меня очередное послание от Рафи, – проговорила она дрожащим голосом.
– От Рафи?
– Ну, ладно, от Асмодея.
– Давай выкладывай…
– Речь об Аджулустикель. Он сказал, для нее это не дело принципа, скорее наоборот. Но, мол, и принуждения там тоже нет. Как же он выразился? – отчаянно роясь в памяти, нахмурилась Пен. – Гордых она ненавидит больше, чем покорных, сильных больше, чем слабых, господ больше, чем рабов.
