— Вот падла! — Теперь наше жилище в башне не безопасно! Нельзя туда возвращаться!
— Час назад ты не мог вынести саму мысль о возвращении назад в логово лицемерия и эротических похождений.
— Но там моё снаряжение!
— Сомневаюсь. — Витари кивнула шипастой головой на дворец. — Должно быть оно в тех ящиках — туда занесли.
Морвеер в раздражении стукнул балку, торчащую возле его головы. Сморщился, загнав занозу в средний палец. И был теперь вынужден высасывать её.
— Спокойно, Морвеер, спокойно.
— Я спокоен! — Бесспорно разумным поступком было бы раздобыть лодку, тихонько доплыть до дворца герцога Сальера, а затем миновать его и выйти в море. Списать потери, вернуться в оранжерею и обучить нового ассистента, оставив Муркатто и её умственно отсталого северянина расхлёбывать последствия собственной глупости. Всегда первым делом убедись, но…
— Я не могу бросить там свою помощницу, — каркнул он. — Просто не могу!
— Почему?
— Ну, потому… — Он сам точно не знал. — Я наотрез отказываюсь выносить холопоты, натаскивая новую!
Бесящая усмешка Витари расширилась. — Чудесно. Тебе нужна твоя девушка, а мне нужны мои деньги. Будем их оплакивать или поработаем над способом проникнуть внутрь? По прежнему предлагаю лодку и спуск по течению к северной стене, а затем верёвку и захват, чтобы залезть на крышу.
Морвеер безнадёжно покосился на отвесную каменную кручу. — Ты сможешь правильно закрепить захват там, наверху?
— Я могу пробросить захват сквозь мушиную задницу. Наоборот, меня беспокоит, сможешь ли ты подвести лодку в нужное место.
Он не собирался уступать. — Да тебе не отыскать более совершенного гребца! Я могу держать лодку как вкопанную, если даже поток будет вдвое более свирепым, но оно нам не понадобится. Я вгоню крюк в каменную кладку и заякорю лодку за теми валунами на всю ночь.
— Да ты крут.
— Крут. Великолепен. — Его сердце стучало с изрядной назойливостью во время спора. Пусть ему не нравится эта женщина, но её способности вне всяких сомнений. Учитывая обстоятельства, более подходящего напарника ему не сыскать. Более сипатичного тоже, на её лад, и, разумеется, решительного поборника строгой дисциплины, совсем как в приюте самая суровая из сестёр…
Она сузила глаза. — Надеюсь, ты не собираешься сделать то предложение, как в прошлый раз, когда мы работали вместе?
Морвеер ощетинился. — Повторения чего-бы там ни было не будет. Могу тебя уверить!
— Ладно. Потому как я по прежнему скорее ежа трахну.
— Ты свои предпочтения на этот счёт уже разъяснила! — резко отозвался он, затем как можно скорее поспешил сменить тему. — Медлить смысла нет. Давай отыщем судно, подходящее нашим нуждам. — Уже спрыгивая обратно на чердак он бросил ещё один, последний взгляд вниз и замер. — А это ещё кто? — Одинокая фигурка смело шагала навстречу дворцовым вратам. Сердце Морвеера ухнуло куда ниже, чем раньше. Эту напыщенную поступь нельзя перепутать. — Коска. Чего затеяла эта старая страхолюдная пьянь?
— Кто знает что витает в его шелудивой башке?
Наёмник с отмашкой шествовал настречу страже, всем видом показывая, что это его дворец, а вовсе не герцога Сальера. Морвеер даже смог услышать его голос в промежутке между порывами ветра. Но не малейшей зацепки касаемо произнесённых слов. — Что они говорят?
— Ты не умеешь читать по губам? — буркнула Витари.
— Нет.
— Как здорово обнаружить хоть один предмет, по которому ты не являешься величайшим мировым специалистом. Его окликнули стражники.
— Конечно! — Уж это-то ясно из наставленных в грудь Коске алебард. Старый наёмник смахнул с головы шляпу и низко поклонился.
— Он отвечает… моё имя — Никомо Коска… прославленный солдат удачи… и я пришёл… — Она, побледнев, опустила трубу.
— Да-да?
Глаза Витари чуть не вывалились на него. — И я пришёл к вам на ужин.
Кромешная тьма. Монза во всю ширь раздвигала веки, таращась и вращая зрачками, и не видела ничего, кроме гулкой звенящей черноты. Она не разглядела бы свою руку даже у самого носа. И всяко бы не смогла поднести руку ни туда, ни куда-нибудь ещё.
Её приковали цепями — к потолку за запястья и к полу за щиколотки. Если она висела мешком, её ступни едва задевали шероховатые камни. Если она вытягивалась на цыпочках, можно было на милосердный шажочек ослабить пульсацию боли в предплечьях, рёбрах и боках. В этом случае вскоре начинало жечь её икры, сильней и сильней до тех пор, пока ей не приходилось стиснув зубы откинуться обратно, и закачаться на ободранных запястьях. Страшно, мучительно, унизительно, и всё же она понимала — хуже всего то, что всё это в сущности неплохо, по сравнению с тем, что влекут события.
Она не знала, что же случилось с Дэй. Вполне возможно что та похлопала своими большими глазами, пустила густую слезу, заявила о том, что ничего не знает и ей поверили. У неё лицо такое — располагает людей верить. Лицо Монзы никогда таким не было. С другой стороны она наверное иного и не заслуживала. Где-то в чернильной черноте бился Трясучка, звенел металл когда он изворачивался в цепях, ругаясь на северном наречии, а потом и по-стирийски. — Ёбаная ты Стирия. Ёбаный ты Воссула. Блядь. Блядь.
— Кончай! — зашипела она ему. — Может лучше… не знаю… побережёшь силы.
— Ты считаешь, наши силы нам помогут?
Она сглотнула. — Не повредят. — Не помогут. Ничто не поможет.
— Клянусь мёртвыми, я ссать хочу.
— Ссы, — огрызнулась она во тьму. — Какая разница?
Хриплое рычание. Звук брызщужей на камень жидкости. Она могла бы присоединиться к нему, если б её мочевой пузырь не скрутило узлом от страха. Она снова приподнялась на пальцах — ломило ноги, плечи, запястья, бока жгло с каждым вдохом.
— У тебя есть план? — Слова Трясучки утонули и сгинули в затхлом воздухе.
— По твоему у меня дохуя разных планов? Они считают, что мы шпионили в их городе, работали на врага. Уверены в этом! Нас собираются допрашивать, а когда нам нечего будет сказать из того, что они хотят услышать, нас, блядь, прикончат! — Животный рёв, грохот усилился. — Думаешь они не предусмотрели, что ты будешь корячиться?
— Чё мне по твоему надо делать? — Его голос был придушенно надрывным, словно он еле сдерживал рыдания. — Висеть и ждать пока нас начнут резать?
— Я… — Она почувствовала как к её собственному горлу непривычно подкатывает комок слёз. Она не могла придумать и намёка на способ освободиться. Беспомощная. Можно ли быть более беспомощной, чем прикованной обнажённой глубоко в подземелье, в кромешной тьме? — Я не знаю, — прошептала она. — Не знаю.
