— Я мало знаю о магии, маркграф Гельмут. Запрещенное искусство изучают сестры из монастыря святой Валерии, а мы в Корвее работаем над хрониками. Но ко всякому признаку волшебства следует относиться серьезно. Живое это волшебство или мертвое.
Она говорила уверенно, надеясь произвести на юношу впечатление, но тот только кивнул и направился к другим насыпям.
Виллам вздохнул:
— Он хороший мальчик. Но слишком любознательный и неблагоразумный.
— Скоро мы покинем монастырь, маркграф Гельмут. Я обещаю присмотреть за ним.
— Благодарю.
Росвита наблюдала за юношей, но вдруг взгляд ее остановился на следах едва заметных, но ведших как раз в том направлении, что указал ей отец Бардо: «По ту сторону холма найдите звериную тропу». Сам настоятель, судя по всему, так ни разу и не навестил самого известного своей святостью монаха в округе собственного монастыря. Комфорт он предпочитал долгим прогулкам.
«Не возгордись, Росвита, — сказала она себе, — грешно осуждать других».
— Вот наша тропа, — подозвала она остальных, глядя в лес. И в этот момент, стоя спиной ко входу в гробницу, она почувствовала чье-то присутствие, но резко обернулась, и тут же ощущение пропало. Всего лишь каменная насыпь с дырой, заваленной каменными плитами…
Но у Виллама тоже было странное выражение лица.
— Я вдруг почувствовал… Будто кто-то, как слепец, который видит только пальцами, ощупывает меня, пытаясь понять, кто я такой.
— Надо уходить отсюда.
— Я позову сына, — ответил он, — встретимся на тропе.
Гельмут заспешил. Росвита повернулась спиной к гробнице и почувствовала кого-то, правда не так сильно, как раньше, будто этот «кто-то» держался теперь в отдалении. Ей стоило больших усилий идти к тропе, не оборачиваясь.
Гельмут и Бертольд с солдатами ждали ее на узенькой дорожке, ведущей в глубь леса. Но не пройдя и сотни шагов по склону, она увидела россыпь камней и родник, бьющий из небольшой расщелины. И совсем рядом небольшую, свежеоштукатуренную хижину. Соломенная крыша заросла зеленоватым мхом.
Она прислушалась к завывавшему в деревьях ветру, к стуку веток, шуму, который обычно издавали лесные животные, к пению птиц наверху. Ничего не было слышно. На площадке, усеянной камнями, было тихо. Совершенно тихо. Ни звука, если не считать их дыхания.
Виллам и его люди почтительно стояли в стороне, в то время как она направилась к хижине. Тесанная из бревна скамья стояла перед дверью. Внизу двери прорублено небольшое отверстие, достаточное для маленькой зверюшки. Росвита постучала и заговорила мягким голосом:
— Брат Фиделиус? Я Росвита из Корвея, пришла послушать вас.
Ответа не последовало.
Она испугалась: вдруг отшельник умер. Ужасного в этом ничего не было, в случае смерти старец сразу оказался бы в Покоях Света. Но ее постигнет разочарование: она так надеялась о многом узнать. Она печально улыбнулась, жажда знания не давала порадоваться за святого человека, не давала лишний раз восславить милость Господа и Владычицы.
Но в полной тишине кто-то смотрел на нее из гробницы? Было ли это создание, жившее тут, на вершине холма, в древние времена и ненавидящее всех, кто осмеливался побеспокоить его. Любого, кто живет при солнечном свете? Под чьей-то ногой хрустнула ветка.
— Брат Фиделиус?
Его голос напоминал шепот листьев, приподнятых с земли порывом ветра:
— Прочтите мне что-нибудь из своего нового труда, сестра Росвита.
— У меня нет его с собой, — пролепетала она, удивляясь просьбе.
— Я жалок в своем любопытстве. — Она услышала нотки удивления в его сухом, тихом голосе. Услышала, что вендийские слова он произносит с салийским акцентом. — Но увы, это так. Сердце мое ищет покоя, а разум знаний. — Росвита улыбнулась, и невидимый собеседник продолжил, словно чувствуя ее улыбку: — То же происходит с тобой, дорогая сестра, не так ли? Но ты ведь пришла не выслушивать мою исповедь?
Сказанное удивило ее еще больше.
— Ты хочешь исповедаться мне, почтенный брат? Конечно, я выслушаю тебя, если тебе это необходимо.
— Я полон грехов, как и все живущие. Когда-то я был верным сыном церкви, но сердце мое не всегда верно Господу и Владычице. Бесы искушают меня.
В приоткрытую дверь виднелись только старые бревенчатые стены. Сейчас ей хотелось только одного: узнать, в каком облике предстали бесы перед святым отшельником. Он был столь же стар, как и матерь Отта, прожившая уже лет сто, как говорили в Херсфорде. Но женщинам обычно не приходилось слушать исповедь монаха, это предназначалось мужчинам-клирикам или странствующим священникам. Хотя исключения, конечно, допускались.
За стеной хижины брат Фиделиус едва слышно кашлянул, издав странный звук, старик пытался сдержать кашель, но не мог.
— Мы похожи, ты и я, — сказал он наконец, совладав с кашлем, — я знаю, о чем ты думаешь, ибо сам на твоем месте думал бы об этом. Я принял обет молчания много лет назад и надеялся, что мир забудет обо мне. Но теперь дни мои сочтены и я могу позволить себе заговорить с тобой и ответить на твои вопросы.
— Я пришла к тебе по приказу короля Генриха. Он желает знать, что тебе известно о законах времен императора Тайлефера.
— Ребенком я был отдан в монастырь, основанный святой Радегундой, восьмой и последней супругой, а затем и вдовой императора Тайлефера. Я пребывал там с прочими братьями до самой ее смерти, что случилась спустя пятьдесят лет после смерти самого императора. — Здесь голос его дрогнул, и ей пришлось подойти ближе, чтобы слышать; хриплое дыхание было громче слов. — То было время испытания, и я вынужден уступить своей вечной печали. — Он глубоко вздохнул.
Молчание длилось довольно долго. Росвита терпеливо ждала. Позади нее заржала чья-то лошадь. Наверху запела птица. Солдаты тихонько переговаривались между собой. Даже Виллам не осмеливался приблизиться к хижине и несколько раз удерживал сына, порывавшегося подойти ближе.
— После этого я оставил монастырь, чтобы странствовать по свету. Я искал доказательств чудес, описанных святой Радегундой, которая своей добротой и великодушием превосходила всех нас. Но сердце мое искало других знаний. Я был любопытен… Я не находил в себе той отрешенности, которой требует церковь от своих сыновей. Знание слишком соблазняло меня. И наконец, когда я стал слаб, чтобы странствовать, я остановился здесь, в Херсфорде. Но я оставил и монастырь, чтобы здесь, на холме, найти полную отрешенность. Но не сумел. — Голос его звучал приятно и немного с хрипотцой. — Хорошо, что Господь и Владычица милосердны, ибо я молю их, чтобы они простили мне грехи.
— Так и будет, почтенный брат, — сказала она с сочувствием.
