— Да, но на этот раз у меня есть…
— А если, по какому-то странному капризу судьбы, вам удастся проникнуть в храм, — безжалостно продолжал во Трунир, — с чего вы взяли, что сумеете справиться с Первым Жрецом, если он обладает, по вашим же словам, столь «невероятными способностями»?
Вот это вопрос! — Ренилл молчал.
— Кажется, в прошлый раз этот КриНаид-сын сумел загипнотизировать или одурманить… одним словом, заморочить вас? Не пора ли стать умнее?
Я стал осторожней. Готов к необыкновенному. Научился бояться.
— Словом, приказываю вам забыть все эти сумасшедшие идеи, — заключил протектор. — Вы очень неплохой стрелок, вы понимаете желтых и обычно можете предсказать их действия — вы нужны здесь. Мы не можем позволить себе даром выбрасывать вонарские жизни. Оставайтесь и выполняйте свой долг.
Опять он о долге…
— Протектор, мне кажется, вы не приняли во внимание всех выгод…
— Я уделил вашему плану больше времени и внимания, чем он заслуживает. И не думайте нырнуть в какую-нибудь кроличью нору, Чаумелль. Таково мое решение, и говорить больше не о чем.
Говорить больше не о чем.
Ренилл не спорил.
Следующие два часа он провел на вахте на стене, и все это время внизу не смолкало торжественное песнопение, зато с той стороны не пролетело ни единой пули. Такое необычное явление само по себе было тревожным признаком. Ничто не нарушало однообразного течения вахты, кроме появления девушки из созданной мадам Зувилль «группы поддержки часовых», которая принесла ему чашку холодного, пахнущего мятой чая. После полудня Ренилла сменили, и он спокойно закончил свои несложные приготовления.
Раздобыть авескийский костюм труда не представляло. Кладовая, примыкавшая к банкетному залу, ломилась от одежды, принадлежавшей погибшим за время осады туземным служащим. Кроме жертв холеры, разумеется. Их одежда сжигалась до последнего клочка кисеи. Но остальное тряпье, после стирки и кипячения, разрезали на бинты, которых постоянно не хватало. Даже такие нежные создания, как Тиффтиф и Цизетта, не отказывались время от времени заняться сматыванием бинтов, успокоенные мыслью, что это непыльное занятие — их честный вклад в оборону резиденции.
В кладовой было пусто, если не считать двух беженцев-слуг с Сапфирной плантации, прикорнувших на полу в уголке. Ренилл присвоил рубаху и просторные штаны, бронзовый значок касты Потока, зуфур и шляпу. Заготовленные объяснения не пригодились. Свернув добычу в узел, он вернулся в свой душный полутемный кабинет, заставленный лежаками и койками временных обитателей, но на данный момент пустой. Узел отправился в ящик стола вместе с револьвером Фойсона, обоймой патронов и волшебным подарком Зилура. Заперев ящик, Ренилл сунул ключ в карман, подошел к загороженному окну и выглянул в щелку. Теплый свет, длинные тени: по крайней мере два часа до темноты. Чем бы заполнить время?
Написать ей письмо?
Глупая мысль. Отсюда письмо не отправишь, а если и отправишь, она его не получит. Гочалла перехватит.
Не надо недооценивать Джатонди.
А если она получит его письмо, ответит ли?
Еще глупее. Ей от него одни неприятности. Уж конечно, девушка постаралась поскорей забыть о его существовании.
Хотя бы попрощаться.
Эта мысль обманула поставленную им самим мысленную стражу. Не стоит отрицать возможность поражения и гибели; или, если на то пошло, победы и гибели. С другой стороны, маловероятно, что он второй раз выберется живым из ДжиПайндру. Вероятность пережить осаду еще меньше. До сих пор Ренилл не позволял себе задуматься над судьбой резиденции и ее защитников, поскольку такие размышления слишком часто не приводили ни к чему хорошему. Однако совсем отогнать черные мысли не удавалось, особенно в последние дни.
Усевшись за стол, Ренилл зажег свечу, взял перо, обмакнул его и начал писать: сперва медленно, потом все быстрей, словно рука двигалась сама по себе. Он исписал несколько страниц, пока пальцы, наконец, не устали и перо не замедлило движения. Подписался, перечитал написанное. Удивился и даже встревожился, увидев, что натворила его рука.
Ну, и что дальше? Увидеть бы ее. Ему почему-то хотелось, чтобы она увидела его. Но если письмо попадет в дурные руки — в руки Сынов — он поставит Джатонди в опасное положение. Он и так причинил ей довольно вреда, и нечего рисковать чужой жизнью, потакая собственной, неизвестно откуда взявшейся, тяги к самовыражению.
Он поднес уголок письма к пламени свечи, и огонек пополз вверх. Через минуту он стряхнул то, что осталось от бумаги, в пепельницу, со странной жалостью глядя на черные хлопья пепла. Дымок быстро рассеялся. Вот и все. Интересно знать, что бы она подумала, если бы прочитала?
Должно быть, сочла бы его ужасным дураком.
Он снова подошел к окну и увидел, что рабочие начали ужинать. Пока он писал, зашло солнце, и светящееся облако, вопреки всем законам природы застывшее над последним оплотом вонарцев, наливалось тусклым сиянием.
Вошел Ниен во Чаумелль, переоделся и вышел, не проронив ни слова. Выглядел он жалко: небрит, нездоров и исполнен уныния. В первый раз в жизни Ренилл пожалел дядюшку — немного.
Он снова остался один. Вот и пришло время ему тоже переодеться. Ренилл вытащил узел с местной одеждой, начал расстегивать рубаху, наткнулся на посторонний предмет и вытащил его из нагрудного кармана. Вонючий грязный бумажный пакет. Развернув обертку, он увидел незнакомый почерк и машинально начал читать прежде, чем осознал, что у него в руках. Письмо второго секретаря Шивокса, которое запихнула ему в карман Цизетта. Ренилл так и не вспомнил о нем с самого утра. Теперь глаз успел выхватить пару знакомых имен, и Ренилл стал читать дальше. Дочитал до конца и перечитал еще раз.
Очень интересно. Интересно, однако пока бесполезно. А вот если он останется жив после задуманного предприятия, и если Шивокс оправится от раны — и если хоть кто-то переживет осаду резиденции — будет что обсудить со вторым секретарем при следующей встрече.
Слишком много «если».
Ренилл сунул перепачканный кровью пакет в стол и продолжил прерванное переодевание. Сменил вонарский костюм на авескийский, прикрыл револьвер складками легкой материи. Талисман Ирруле исчез под широким зуфуром. Шляпа с вуалью от пыли спрятала некрашеные волосы и затенила светлое западное лицо.
В коридорах было полно народу, и никто не обратил внимания на высокого авескийца, сбежавшего по лестнице со второго этажа. И уж конечно, никто не признал в нем переодетого заместителя второго секретаря.
