«Тигр, – произнес Трикси. – Медведи…»
– Тигра мы с собой не возьмем и медведей тоже, – отозвался Кононов. – Это, знаешь ли, уже слишком… Слон где?
Он осторожно двинулся вперед, обогнул десяток клеток, конюшню осликов и вышел к загону, обнесенному железными двутавровыми балками. Рядом с этой изгородью стояли тележки с морковью и капустой, а посередине огороженного пространства высилась темная гора, распространявшая окрест тихие, но ясно различимые звуки: сопение, чавканье, фырканье. На вершине горы сидела большая летучая мышь, помахивая крыльями, и Ким не сразу сообразил, что видит, как шевелятся слоновьи уши.
Ворота были тоже из балок и запирались на три чудовищных засова. Вытащив стопорные болты, Ким отодвинул их и медленно, стараясь не скрипеть, распахнул тяжеленные створки.
– Цып, цып, цып… иди сюда, хороший мой… иди, красавец…
Облом фыркнул, переступил с ноги на ногу и недоверчиво уставился на него маленькими глазками.
– Это же я, самый близкий родственник мамочки Вари, – сообщил Ким, протягивая слону морковку. – И я не собираюсь тебя красть, только позаимствовать на время. Мы с тобою прогуляемся в одно приятное местечко и наведем шорох… Согласен?
Слон неторопливо двинулся к нему, вышел из загона, взял из рук морковку, сунул ее куда-то между бивнями. Раздался сочный хруст.
– Отличные у тебя зубки, особенно те, что вперед торчат, – похвалил Ким. – Такими зубками да по воротам… Вот, возьми! – Он протянул Облому пучок моркови, потом взял еще несколько штук, выложил на земле свое имя и пояснил: – Это для мамы Вари, чтоб за тебя не беспокоилась. Пусть знает, что ты под надежным присмотром.
«И под контролем», – добавил Трикси.
– Получилось?
«Кажется. Инклин внедрился, и он пойдет с тобой».
– Он пойдет, а я поеду, – уточнил Ким, и в тот же момент слон обнял его хоботом и согнул переднюю ногу.
«Забирайся!» – гостеприимно предложил Трикси.
С ноги – на бивень, с бивня – на загривок… Устроившись там, Кононов похлопал слона по выпуклой макушке и почесал за ушами. Тихонько затрубив, Облом сделал первый шаг, второй, третий и мерной рысцой припустил к изгороди из штакетника. Хрустнули доски, с треском повалилась целая секция, проплыли мимо флаги на мачтах, гирлянды разноцветных лампочек, просторный купол цирка… Слон выбрался на безлюдное шоссе и, не колеблясь, повернул на север. Скорость, с которой он передвигался, удивила Кима: конечно, не «Жигули», но побыстрей, чем бегущий человек.
Облом снова затрубил.
– Хочет еще морковки? – поинтересовался Кононов.
«Нет, – ответил Трикси. – Просит, чтоб ты потанцевал. У него на спине».
Усмехнувшись, Ким погладил слоновий затылок и произнес:
– Передай ему, чтоб подождал часок-другой. Будут танцы, будут! Танцы у нас еще впереди!
– Олег, Олежек! Проснись!
– Ммм…
– Олежка! Проснись, олух бесчувственный!
– Ммм… Ты что меня будишь, лапушка? Тебе чего-то захотелось? Рыженькая моя, сладкая, хоро…
– Лапы убери! Не хватай меня там! И тут не хватай! Я тебя не за этим растыркиваю… Облом трубил! Поднимайся!
– Облом? А тебе не приснилось, Барби?
– Не смей называть меня Барби! Хочешь из постели вылететь? Вставай, ленивый дуболом! Вставай, говорю!
– Я уже… уже… Носки мои где?
– Без носков обойдешься! Штаны надень да башмаки.
– Сейчас, сейчас… Игореху будить?
– А с кем он там?
– С Лауркой-жонглершей… или с Инесской-наездницей… не разобрал я вечером.
– Пусть спят! Сами управимся. Пошли!
Скрип двери, звук торопливых шагов, удивленное восклицание.
– Ворота открыты! А Облома нет! Господи, это что ж такое? Дашку увели, теперь еще и слона украли! Ну, гады! Ну, стервецы! Еще и морковку по земле рассыпали!
– Варенька, стой! Морковку-то не рассыпали, выложили что-то морковкой… Гляди, это вроде «К», а это – «И»… КИМ получается! Ким, зять наш любимый, ненаглядный! Писатель!
– И правда, КИМ написано… странное дело… Выходит, Ким здесь был?
– Выходит, был. Ты скажи, зачем ему слона воровать? Он, часом, клептоманией не страдает? В особо извращенной форме?
Молчание. Потом:
– Ты, Олежек, на него не кати, он человек интеллигентный, умственный! Одно слово – писатель! И мастер этого… как оно… бодибилта или чжень-цзю! Он, если хочешь знать, в Тибете у шести монахов обучался! Серьезный человек и Дашку любит страстно, без памяти…
– Это ты, Варенька, к чему?
– А к тому, что ежели взял он слона, так, значит, надо. Он ведь о чем сейчас заботится? – Пауза. – О том, чтобы Дашутку найти и вызволить от шмурдяка! Нашел, выходит, и поехал вызволять… С Обломом-то вызволить не вопрос… Облом Дашутку любит и не позволит обижать!
– Варька, да ты с ума сошла! Ты подумай, что говоришь! Не ездят в наших краях на слоне, ездят на машинах, автобусах и электричке! Быстрее так, надежнее… И потом, откуда он знает, как со слонами управляться?
– Ты, Олег, мне на головку не намекай, не надо, я знаю, что говорю. Машина – она и есть машина, тупая и железная, а слон – это слон! Любую машину перевернет и в землю втопчет… Может, Киму того и надо – переворачивать да втаптывать… А со слонами он обращаться умеет, обучился в Тибете.
– Ну так что мы делать будем, Варенька?
– А ничего. Спать ляжем. Думаю, завтра он позвонит или Дашку привезет. Прямо на Обломе, к утреннему представлению.
– Хмм… А мы сразу спать ляжем, или как?
– Или как. Зря я тебя, что ли, будила? Я сейчас такая возбужденная, такая… Ну-ну, руки-то убери, еще не в постели! Еще не… Ты что меня на тачку сажаешь, в морковь? Жестко ведь, охламон! Ты… ты… ты…
Довольно долго прожив на свете, я приобрел изрядный опыт, но квинтэссенция его проста и выражается двумя словами: люди – разные. Нет двух похожих среди нас; все мы отличаемся характером и обликом, умом и талантами, душевным складом, целями, мечтами и стремлениями. Мы по-разному гневаемся и торжествуем, любим и радуемся, а что касается диапазона умственных способностей, то он гораздо шире спектра физиологических отличий. В самом деле, есть люди смуглые и белокожие, есть лилипуты и гиганты, есть слабосильные и силачи – но что в том удивительного? Это отличия не качественные, а количественные, и все их можно описать, измерив в метрах, килограммах и единицах цветовой шкалы. Но как измерить расстояние между дебилом и гением? Больше того: как понять, где дебильность переходит в гениальность?..
Но, несмотря на все различия, мы близки в одном – в проявлениях горя. Горе есть горе, и я полагаю, что это самая универсальная эмоция во Вселенной, на всех мирах, где пробудился разум. Чувство потери, безнадежности и безысходности роднит нас с другими существами, совсем не похожими на нас, людей; мы счастливы по-разному, но одинаково горюем.
