Его сотрапезниками были трое неизвестных мужчин, крепких, с незапоминающимися лицами, – таких полным-полно в любой таверне, на любой улице. При взгляде на подобное лицо всегда невольно возникает вопрос: неужто где-то на свете существует женщина, для которой этот человек – единственный на свете, а его лицо – самое любимое, неповторимое? Ответ на подобный вопрос обычно приходит отрицательный. Такое представляется попросту невозможным. Нельзя любить то, чего везде и повсюду навалом. Нехорошие мысли. Усилием воли заставляешь себя считать, что каждый человек по-своему неповторим. Но стоит ослабить волю – и все…
Вот такие молодцы составляли нынче компанию мрачному поэту.
– Он не отходит от нее ни на шаг, – сказал Пиндар. – Я сам следил. Разумеется, он подозревает… Впрочем, вряд ли меня. В любом случае в одиночку я не справлюсь.
– С мальчишкой-то? – спросил один из троих.
Пиндар с досадой махнул рукой.
– При чем тут мальчишка! Он ей по большому счету не защитник. Важно ведь не просто убрать королеву. Важно как следует скомпрометировать ее брата. Как только это будет исполнено, надлежит позаботиться о завещании Гиона.
– А оно действительно существует? – спросил второй из одинаковых.
– Да.
– И ты его видел?
– Разумеется, нет. Но герцог уверен.
– А, – сказал этот второй из одинаковых.
А третий прибавил:
– Наше дело самое простое.
– Именно, – сказал Пиндар.
Он вытащил какой-то листок с рисунком и расправил его на столе. Все четверо склонились над листком.
– Я долго исследовал местность, пока не понял, где это находится. Я уверен, что она часто здесь гуляет.
– Удобно для нас, – согласился первый.
Второй вдруг нахмурился:
– А ты, часом, не ошибаешься?
Пиндар хмыкнул:
– У меня было время изучить ее привычки. Она обитает в некоем собственном мире, среди романтических мыслей и неясных картин. Вы бы видели, какие сцены она рисует для своих гобеленов! Она ходит только знакомыми дорожками для того, чтобы внешний мир не отвлекал ее от фантазий. Все очень просто.
– Может быть, даже слишком просто, – пробурчал третий. – У меня это вызывает сомнения.
– Хочется сложностей?
– Опыт подсказывает, что там, где просто, всегда может таиться ловушка.
– Только не в нашем случае, – заверил Пиндар. – Она вообще об этом… как-то не так думает. Во всяком случае, если и думает, то как-то иначе, не так, как обычные люди.
– Когда ты затребовал у герцога помощи, мы решили… – начал было третий.
Пиндар перебил его:
– Я затребовал помощи, потому что это представлялось мне целесообразным. Здесь нужно действовать наверняка. Да, королева витает в облаках, и брат ее – тоже, но если допустить промах, то реакция может оказаться самой неожиданной. У них обоих нечеловеческая логика, хотя он – самый обычный человек.
– Обычный-то он обычный, – пробурчал третий из одинаковых, – но все же не стоит забывать о том, кто его отец. Возможно, Гайфье и не эльф, но он сын Талиес…
Говоривший осекся и огляделся по сторонам, но в таверне никого, кроме них, не было. Пиндар преспокойно завершил:
– Именно. Они все безумны, особенно – ее мать. Жду не дождусь, когда все это будет наконец позади и мы сможем вздохнуть с облегчением.
Новая волна криков донеслась с улицы. Пиндар с недовольным видом обернулся на шум и вдруг зевнул.
– Надо бы договориться с хозяином и устроиться здесь на ночлег. Возвращаться во дворец по этим улицам – сущее мучение. Пока доберешься – затолкают. Закрою ставни плотнее и попробую заснуть.
– Разве у него не все комнаты заняты? – удивился один из одинаковых собеседников Пиндара.
– Ну и что? – сказал Пиндар. – Все постояльцы сейчас буянят на улицах и до утра не угомонятся, так что часов шесть до рассвета у меня в запасе есть. Можно занять любую комнату.
Шум снаружи действительно становился все более настойчивым. Там явно что-то происходило. Причем – у самого входа в таверну. Сперва Пиндар и его приятели слышали только гул голосов, выкрики и свист. Затем раздался треск разбитого кувшина и чей-то горестный вопль, а после, почти сразу вслед за тем, – звон мечей.
– Кажется, началось сражение, – проговорил Пиндар. – Интересно, что еще происходит нынче ночью в столице, кроме повального пьянства?
– Повальные драки, – попробовал пошутить один из одинаковых.
Пиндар не заметил этой попытки.
– Надо бы все-таки посмотреть, – решил он и осторожно двинулся к выходу. Он чуть приоткрыл дверь и выглянул в щелочку.
* * *
Ренье памятна была эта таверна. Вывеска изображала солдата, сидящего, раскинув длинные ноги, верхом на пузатой винной бочке. Вид у солдата был такой отчаянный, словно он намеревался дать бочке шпор и заставить ее нестись галопом вскачь.
Столько лет прошло, а вывеска не поменялась. Хозяин только подкрашивал ее время от времени, отчего на лице солдата то и дело возникало новое выражение: иногда он делался грустным, иногда – ухарски веселым, а случалось, глядел на происходящее вокруг с откровенным недоумением.
Много лет назад Талиессин, тогда еще наследник королевского трона, затеял здесь безобразную драку с какими-то заезжими торговцами, которые в обычной трактирной беседе чернили королевскую семью, а самого принца именовали не иначе как ублюдком. С тех самых пор Ренье избегал заходить в эту таверну. Она вызывала у него неприятные воспоминания.
Он и сам не понимал, каким образом очутился здесь. После бурной сцены с супругой ювелира он еще какое-то время веселился в прежней компании, но потом за второй стеной стало скучновато, и Ренье вместе с самыми неутомимыми из гуляк перебрался поближе к окраине, за четвертую стену.
Он присоединился к свите Королевы Овощей. Сия дама, весьма дородная, с неподвижным лицом и очень румяными, но обвисшими щеками, восседала на троне, который тащили за ножки приплясывающие торговцы овощами.
Королева приходилась супругой одному из них. В руках она держала репу и морковь как знаки своей власти над растительным миром вообще и над съедобными корнеплодами в частности.
За шествием увязались и музыканты – какие-то обломки кораблекрушения, если можно так выразиться о людях, чьи товарищи перепились и заснули там, где настиг их сон. Эти же из последних сил держались на ногах и с жаром, хотя не вполне стройно, терзали струны смычками и дудели в визжащие от ужаса деревянные дудки. Только барабан вполне разделял настроение своего господина и лупил по ушам слушателей в такт неровным шагам.
Неведомыми путями бродил по толпе кувшин с вином, и неизвестным образом вино в этом кувшине не иссякало, сколько бы ни вливалось его в алчно распахнутые рты.
