Повернув голову влево, Станаджер презрительно фыркнула:
— Абокуа! Пруд, лужа, где плещутся детишки!.. Я прорывалась сквозь шторма, которые больше всего Абокуа. Но по крайней мере вы знаете, как пахнет соленая вода. — К разочарованию Симны, она снова обратила все внимание к Эхомбе. — Сколько вы можете заплатить?
Теперь наступила очередь пастуха проглотить язык. В азарте поисков и в конце концов обретения судна, готового перевезти их, он совершенно забыл, что за проезд, несомненно, придется платить. Такой промах был вполне понятен. Среди наумкибов подобные вопросы поднимались нечасто, лишь когда в деревню наведывались редкие торговцы, совершающие долгий переход с севера из Уолаба или Аскакоса.
Не в состоянии ответить, Эхомба повернулся к своему более светскому другу.
— Если ты думаешь о членгууском золоте, братец, так оно кончилось. Мы истратили все до последней монеты. Я знаю твои мысли, но ни в мешке, ни в рубахе у меня ничего не припрятано. Жаль, конечно. Надо было отложить побольше.
Станаджер молча выслушала эту короткую тираду.
— У вас есть что-нибудь на продажу? Что-то ценное, с чем вы готовы расстаться?
Северянин начал отвечать, однако Эхомба остановил его прежде, чем слова вылетели изо рта:
— Нет! Мы рисковали жизнью, чтобы спасти Алиту от такой судьбы. Я никогда не соглашусь продать его ради собственных нужд.
Симна испытующе посмотрел на друга.
— Даже чтобы переплыть через Семордрию?
— Даже для этого. — Пастух снова повернулся к капитану. — У нас очень мало имущества, и оно нам необходимо.
Станаджер кивнула, тряхнув рыжими волосами, и начала подниматься из-за стола.
— Тогда желаю вам успеха в вашем трудном предприятии, господа. Прошу меня извинить: у нас впереди напряженное плавание, надо сделать последние приготовления. — Аудиенция была окончена.
Эхомбу не охватила паника — он не привык поддаваться чувствам. Однако, увидев, что их единственная надежда пересечь океан сейчас выйдет в дверь, он заволновался. Неожиданная мысль заставила его привскочить с кресла и повысить голос.
— Подождите! Пожалуйста, одну секунду.
Станаджер Роуз неуверенно села, сохраняя на загорелом лице нетерпеливое выражение. Симна с любопытством наблюдал за высоким другом. Северянин ожидал, что Эхомба начнет рыться в своей котомке, но произошло нечто иное. Пастух сунул руку в один из карманов своей юбки и немного покопался там. То, что он извлек наружу, заставило Симну прищуриться.
При виде мешочка размером с кулак Станаджер кивнула:
— Что у тебя там, верзила? Золото, серебро, безделушки?
— Камушки. — Эхомба, как бы извиняясь, улыбнулся. — С берега около моей деревни. Я захватил их с собой, чтобы они напоминали мне о доме и о море. Когда я начинаю слишком скучать, я лезу в карман и тру их друг о друга, слушаю, как они поскрипывают. — Он отдал мешочек Станаджер. — Однажды, когда я был гораздо моложе, с дальнего юга в деревню пришел торговец. Мой друг играл около дома вот с такой галькой. Купец случайно увидел эти камни, и они ему очень понравились. Он предложил семье моего друга много красивых вещей. Получив одобрение Асаба, они совершили обмен. — Пастух жестом предложил капитану открыть мешочек. — Если они представляли ценность для купца, пришедшего из самого Аскакоса, то, может быть, и тебе они покажутся стоящими. — Он немного помолчал. — Хотя мне и жаль расставаться со своим памятным мешочком.
Станаджер, не питая больших надежд, все же проявила учтивость. Жалея долговязого чужеземца, она дернула за шнурок, завязывавший маленькую матерчатую сумочку, и перевернула ее вверх дном. На стол сразу высыпалась пригоршня камней. Они были неправильной формы, обкатанные морем, почти без острых краев. Попав в лучи света, лившегося через иллюминаторы, камни ярко засверкали.
Глаза у Симны раскрылись так широко, что грозили вывалиться из головы и покатиться по столу, словно яйца. Его реакция, как и все прочее, не ускользнула от внимания капитана.
— Ну что, Совиные глазки, ты тоже считаешь, что эти камни представляют ценность.
Быстро оправившись, северянин отвел взгляд и равнодушно вздохнул:
— А?.. Ну, может быть, небольшую. Я мало смыслю в таких вещах.
— Понятно. — Станаджер переводила пытливый взгляд с одного гостя на другого. — Да, я тоже не знаток «гальки», но мой суперкарго очень хорошо разбирается в камнях и их стоимости. Скоро мы все выясним. — Обернувшись назад, она крикнула в открытую дверь: — Териус! Найди старика Броча и пришли сюда!
Они ждали молча, капитан «Грёмскеттера» — во всей своей суровой красоте, Эхомба — с преисполненной надежды улыбкой, а Симна — глядя вдаль с нарочитым безразличием.
— Куда это ты уставился, крошка? — наконец раздраженно спросила северянина Станаджер.
— Я-то?.. Да нет, капитан, никуда, совершенно никуда. Думаю, просто испытал мгновенное потрясение, вот и все.
Она тихо хихикнула.
— Последний парень, который пытался комплиментами проложить курс в мою койку, оказался в трюме и сидел там, пока мы не бросили якорь в порту Харинброк. К тому времени ему так хотелось убраться с «Грёмскеттера», что было совершенно наплевать, как выгляжу я или кто-нибудь другой.
Симна напустил на себя такой серьезный вид, что Эхомбе пришлось отвернуться, дабы скрыть смех.
— Помилуйте, капитан, вы пребываете в глубочайшем заблуждении! Подобные помыслы никогда бы не могли прийти мне в голову! — Со скорбным видом он приложил руку к сердцу. — Да будет вам известно, что я принял обет безбрачия до благополучного завершения нашего путешествия, и поэтому ни один член вашей команды, будь то мужчина или женщина, в моем присутствии не должен испытывать ни малейшего беспокойства на этот счет.
Станаджер по-прежнему улыбалась.
— Я думаю, что ты — один из самых выдающихся врунов, которых я когда-либо принимала на этом корабле, но поскольку, по всей видимости, через несколько минут тебя здесь уже не будет, твои сомнительные уверения в невинности значения не имеют. — Она повернулась к человеку, возникшему в проеме двери. — Заходи, Броч.
Потрепанный непогодой, словно рангоут в конце своей полезной жизни, вошел кривоногий суперкарго. Он был даже ниже Симны и значительно худее. Но под потрескавшейся дубленой кожей на его руках скрывались тугие мускулы, похожие на плетеные пастушеские кнуты.
Станаджер показала на рассыпавшиеся по столу камушки:
— Скажи-ка, что ты об этом думаешь?
Старик взглянул, и, хотя такое казалось невозможным, глаза его раскрылись еще шире, чем у северянина.
— Мемоч гхарзанз! — воскликнул он на языке, не знакомом ни Эхомбе, ни Симне. — Где… откуда это, капитан?
