— Мое дело доложить, — буркнул доведенный паонским аргументом до кипения маршал, но кузен и соученик не унимался.
— Желаю вам успешного доклада, — Каракис улыбнулся и понизил голос: — Признаться, меня больше волнует сын Адгемара. Он, в отличие от глупца Пургата, опасен по-настоящему. Хотелось бы верить, что хотя бы это собрание надежно защищено...
Капрас не понял ни этого намека, ни следующих. Пока маршалу удавалось увязывать военную прямоту и краткость с вежливостью, но Каракис не отставал. Теперь его занимало, почему для размещения отрядов прикрытия избраны те поселения и замки, а не эти и наилучший ли это выбор для защиты Гурпо. Вот, скажем, Пирхаллуп, замок прибывшего с маршалом казарона, который, кажется, знает гайи? Чем он, разумеется, замок, а не казарон, столь привлекателен? В ответ пришлось полюбопытствовать, сколь хорошо отставной дипломат сведущ в делах военных, а выяснив, посоветовать не забивать голову незнакомыми премудростями.
— Места дислокации, — Капрас взял с подноса шедшего мимо слуги что-то липкое, но очень вкусное, — выбраны исходя из правил военной науки и моего опыта.
— Тогда я спокоен и постараюсь успокоить кузину. Мы понимаем, как вы заняты, превращая левкрийскую глину если не в золото, то в сталь, но все же нам стоит сойтись поближе.
— Да, — пустил в ход последние крохи вежливости Карло, — безусловно.
— Тем более мы со дня на день ждем прибавления в семействе… О, кажется, я выразился несколько двусмысленно. В Гурпо приезжают мать и дядя Антиссы. Он, если вы помните, долго служил в Военной коллегии и не чужд стратегии. У вас найдется о чем поговорить... А вот и наш Хаммаил. Он — славный малый и примерный муж, но при подданных ему приходится быть казаром, а казар говорит с казаронами без родни за спиной, так что до встречи. Надеюсь, скорой. Готов поспорить, вы получите вашего смутьяна, но обувать его придется за счет империи.
— Все уладилось. — Улыбка Хаммаила была столь же сладкой и мягкой, как раздавленный абрикос. Мухи и осы пришли бы в восторг. — Пургат-ло-Прахонджак из рода Парасксиди дает показания о сговоре с Баатой. Он ваш.
То ли казар не знал носатого казарона, то ли, наоборот, знал слишком хорошо, только болван признался, повинился и сразу же стал противен, но пришлось выражать свое удовлетворение и выслушивать ответные расшаркивания. В этой стране не умеют не только воевать, но и сохранять лицо, а смелость растет из фанфаронства. В этой стране с пятнадцатью тысячами паршивых пехотинцев можно добиться многого, особенно сейчас.
— Дорогой маршал, наше небольшое дело благополучно улажено. Теперь я должен досказать своим бездельникам то, что намеревался.
— Само собой, ваше величество.
Откуда вылетела очередная оса, маршал не заметил, но прихлопнул полосатую дрянь с удивившим его самого наслаждением.
Талиг. Оллария
400 год К.С. 21-й день Летних Скал
1
Робер был дома. Сидел за столом, ковырялся в клубничном десерте, разговаривал и при этом стоял у широко распахнутых ворот, через которые много лет назад в Олларию въехала перепуганная светловолосая девочка. Будущая королева... Вчера сестра отправилась в свой Гайярэ. Ее провожали Пуэн, старый ментор, пара сотен южан и несколько монахов. Сэц-Ариж, загодя выехавший к Кольцу с письмом графини Савиньяк, прислал курьера — мертвую королеву пропустят домой, а возвращаться ее спутникам в Олларию или нет, пусть решает Проэмперадор Юга. Или Эчеверрия, или кто угодно...
— Двор нам больше не нужен. — Арлетта, спасибо ей, не порывалась выказывать сочувствие, предпочитая заниматься делами. — Оставшиеся дамы — это не только дорого и утомительно, но и по большей части глупо.
Эпинэ кивнул и прикрыл руками глаза. Черный и серый от траура птичник был ужасен в своем однообразии. Навязчивом, громком, вездесущем. «Я никогда не забуду этот ужасный день» — одна и та же фраза раздавалась со всех сторон, выныривая из всхлипываний и вздохов. Приходилось отвечать хотя бы кивком, и Робер отвечал, только дамы и девицы не отставали. Старшие норовили ухватить под локоть, младшие изящно спотыкались, и все подносили к глазам вышитые платочки, но Эпинэ не верил ни слезам, ни подвернувшимся каблучкам. Те, кому было больно, не брали Проэмперадора Олларии и графиню Савиньяк в кольцо, не намекали, не просили, а молча дожидались конца церемонии и исчезали. Как Марианна.
— И кто бы это мог шуршать? — Арлетта задумчиво протянула руку за спину, вытащила его крысейшество, рассмотрела со всех сторон и водрузила на стол. — Кажется, я все-таки не боюсь крыс... Ты обратил внимание, как интересно разъезжались послы?
Не обратил, потому что подбирал слова для Капуль-Гизайлей, думая, что те все же подойдут. Барон и баронесса присутствовали на всех церемониях, но к Проэмперадору не приближались. Закутанная в черное Марианна смотрела только на гроб; кажется, она вообще не произнесла ни единого слова. Коко раскланивался со знакомыми и незнакомыми, при этом тщательно избегая Эпинэ. Робер этого и добивался, только все равно не отрывал глаз от вуали Марианны и черной шляпы барона, пока их не скрыли приживалы старухи Фукиано.
— Я плохо разбираюсь в послах, — признался Робер, с сомнением глядя на забравшегося в отвергнутую клубнику Клемента.
— Посол Гайифы уехал с одним лишь йернцем. — Графиня говорила тоном проверившего склады интенданта. — Агариец откровенно навязался ардорцу и улаппцу, которые в восторге явно не были. Бордон с кагетом вцепились в алата и фельпца. Мелкие господа с Померанцевого моря очень не хотят принимать у себя морисков, так не хотят, что рвут старые союзы, даже не пытаясь делать хорошую мину.
— Наверное... Жаль, на севере мориски нам не помощники.
— На севере мы поможем себе сами. Главное — выдержать летнюю кампанию, но это не наше с тобой дело. Ты решил, что делать с прошением Рокслей?
— Нет... Наверное, регент... Регенты...
— Рудольфу и Рокэ есть чем заняться. Проэмперадор Олларии ты, и ты должен не только кормить, защищать и хоронить, но и судить.
— Для всех Катари умерла родами.
— Слухи ползут. Дамы, слуги, гвардейцы — все они люди, а люди болтливы, только дело не в сплетнях. Есть преступники, есть закон и есть ты. Твоего решения ждут все, кто знает правду, а их немало. В том числе и таких, от кого следует ждать пакостей.
— Я понимаю... Закатные твари, тетка Маран вечно твердила «я понимаю, я понимаю...». Ее повесили, а потом сожгли Сэ!
— Закон запрещает вешать женщин. Даже убийц.
— Но убивала не эта коза, а Дикон! Фрейлину, Катари, Штанцлера... А до этого были яд и приговор Алве!..
