— Так проще.
— Как же мы были молоды и наивны тогда! Еще немного, и ложь обернулась бы ужасной правдой, несущей смерть…
— Каким бы ни был Хранитель, лишь он один наделен магией, способной дарить жизнь городу. Если бы с ним случилось несчастье, всех бы ждал конец, ибо боги вряд ли обратили бы свой лик в великодушии на тех, кто уже раз отверг их милость. Воистину, жрец и главный страж приняли мудрое решение: они смогли сохранить жизнь всем, позволив нам собрать караван и уйти.
— Да, — Атен тяжело вздохнул. — Знаешь, тогда, уходя, я верил: когда-нибудь мы вернемся. У города уже будет другой Хранитель… И мы сможем остаться.
— Многие в караване, пусть они понимают, что подобное вряд ли возможно, продолжают надеяться на чудо…
— Но сейчас, — он продолжал, не слушая брата, — когда я смотрю на Мати, на других малышей, мне становится страшно от того, что наши мечты могут исполнится. Мы будем счастливы, но обречем детей на горе, кто знает, может быть, даже на смерть. Вот что тревожит меня.
— Вряд ли нам есть на что надеется: сколько бы Хранителей ни сменилось, законы, просуществовавшие долгие века, останутся незыблемыми. По ним мы — преступники. И стоит нам, подойдя к Эшгару, хотя бы напомнить о своем происхождении, каравану не позволят даже войти в город, чтобы пополнить запасы. Нас просто прогонят прочь, как стаю бездомных собак.
Какое-то время Атен молчал, прислушиваясь к своим чувствам. Беспокойство не покидало его душу, но, разделенное с родным человеком, оно перестало причинять невыносимую боль.
— Да… Нашему городу не повезло с Хранителем, но зато, словно восполняя недостатки, ему был дан самый мудрый жрец из всех существующих на земле. Он во всем был прав… Как бы мне ни хотелось верить в обратное, в душе я знаю, что — правда, а что — стремление спрятаться за успокаивающими душу объяснениями… Он был прав и в тот день, когда, к немалому моему удивлению, направил в свою школу тебя — наивного фантазера и шалопая. Мне казалось, что даже богам не удастся наделить тебя качествами, необходимыми для того, кто готовится стать Служителем. Теперь же я вижу: у тебя есть все для этого — ты умеешь выслушать, пытаешься понять и утешить. Все, кроме самого главного — города, которого лишил тебя мой поступок… Прости, мне не следовало напоминать тебе о несбывшейся мечте…
— Все в порядке, — его голос был ровен и спокоен. — Я рад, что тебе стало легче. Что же до моей мечты стать служителем… В караване он даже нужнее, чем в городе. Там все зависит от Хранителя, здесь же — от воли богов и силы каждого караванщика. Мне всегда хотелось приносить утешение, возвращать спокойствие и уверенность в души тех, кто потерял веру. И пусть меня не называют служителем, порою я чувствую, что на деле являюсь им. Атен, в жизни нет ничего хуже, чем думать, что мечты не сбудутся никогда. Лучше уж обманывать себя. Надежда — все, что есть у многих из нас. Нельзя отнимать даже ее.
— Я понимаю…
Он умолк, но тишина была не долгой. Очень скоро полог взметнулся и в проеме показались чем-то очень обеспокоенный Лис и заплаканная Лина.
— Атен! — только и смогла вымолвить женщина.
— Что случилось? — сердце бешено забилось у него в груди. Чувствуя неладное, оно готово было кричать, стонать от внезапной боли.
— Мы не может найти Мати, — опустив глаза, словно чувствуя в этом свою вину, промолвил помощник правой руки.
Видя, что Атен готов, не дослушав до конца, броситься искать дочь, Евсей схватил его за плечи, удерживая: — Успокойся! Ты ничего не сможешь сделать в таком состоянии!
— Моя малышка…!
— Успокойся и выслушай! — он кивнул Лине, приказывая ей рассказать все.
— Одна из рабынь уложила ее, — заговорила та, всхлипывая, — потом пришла ко мне, сказала, что девочка уснула… Я укачала своих малышей и решила посмотреть, как она… мне было неспокойно… Ее не оказалось в повозке! Мы перевернули все, но так и не нашли. Я ума не приложу, куда она могла пойти…
Атен попытался взять себя в руки, успокаивая мыслями о том, что дочка просто захотела побродить по шатру.
— Нужно проверить в боковых повозках… Мати любит слушать песни ветров…
— Мы уже смотрели. Мы проверили все уголки, где она могла спрятаться…
Боль и страх вновь накатили на него ледяной волной:
— Значит, нужно искать за шатром, — он надвинул шапку, запахнул полушубок. — Она не могла уйти далеко.
— Снег стоит стеной, — Лис опустил голову, боясь встретиться с другом взглядом. Он продолжал: — А мы даже не знаем, в какую сторону она пошла! Я прикажу еще раз осмотреть шатер, расспрошу всех. Может быть, кто-нибудь ее видел…
— Если она там, — Атен махнул рукой в сторону снежной пустыни, — дорога каждая минута!
— Мати достаточно взрослая, чтобы понимать: нельзя уходить из шатра.
— Я уже говорил, она не такая, как все! Она не чувствует страха перед пустыней!
— Если девочка попала в метель, она вряд ли выживет, — прошептал Лис. Все замолчали. Тишина стала тяжелой, гнетущей.
— На все воля богов, — с трудом, сквозь слезы, прошептала женщина.
— Нет! — резко мотнув головой, вскричал Атен. На его лице отразилась такая решительность, что караванщики поняли: сейчас его не остановят никакие слова, уговоры, убеждения. Это будет не под силу даже богам, не то что людям. Он ринется на поиски и упокоится, лишь найдя девочку. Или заснув вечным сном смерти. И тут вдруг метель умолкла, словно пожалев людей и согласившись им помочь.
Лис и Евсей переглянулись, и последний проговорил:
— Коли сама госпожа Айя на нашей стороне, стоит попробовать… Лис, ты останешься с караваном. Если мы не вернемся, продолжай путь.
— Но… — попытался возразить тот.
— Я не отпущу его одного. Однако мы должны подумать и о других. И не спорь со мной: у тебя есть семья, дети. Ты должен остаться хотя бы ради них. И, наконец, он мой брат.
На миг их глаза встретились и Лис, кивнув, отступил. Евсей отобрал нескольких молодых мужчин, приказал им взять веревки и все вместе они вышли из шатра.
Атен успел обогнать их почти на сто шагов.
— Мати! Мати! — доносился до них его срывающийся голос.
Пока один из дозорных привязывал к ободу боковой повозки веревку, чтобы найти обратную дорогу и не заблудиться в пустыне в том случае, если вновь поднимется ветер, Евсей на мгновение замер в нерешительности: "Где же ее искать? Кругом одни снега и никаких следов, ничего, за что мог бы зацепиться взгляд".
И вдруг… Он даже провел рукой по лицу, словно стряхивая наваждение. Но нет, оно не исчезло — странное свечение возле самого горизонта. Словно упавшая в снег звезда, белая на белом, звала их себе. В ее огне чувствовалась душа, мысль, зов.
