Чёрт побери, мне жаль, безумно жаль, что я оборвала жизнь этого озлобленного, слабого по меркам Патроната мальчишки! Да, я помню, как он хотел меня убить, и помню, что ему почти удалось. Ну и ладно. Я старше в конце концов! И уж в таких-то делах, наверное, опытнее. Или нет… но это неважно.
Важна сейчас лишь дружба между мечом и его номинальным господином. Дейвин один видел в Айсуо не раба, не игрушку, даже не часть себя — но друга, равного. И клинок платил взаимностью. Вы спорили до хрипоты, до чёрного пота отрабатывали те простенькие приёмчики, которые учителя небрежно показывали вам, на минутку отвлекаясь от других учеников — ярких, перспективных, сильных! Вы мечтали… не о том вы мечтали, мальчики, но не мне вас судить. Да, Айсуо и Дейвин дружили… и не один день, и не одну ночь мой — теперь уже мой! — меч будет оплакивать своего товарища. Ну, а моя задача для начала — позаботиться, чтобы у клинка были эти самые дни и ночи. Чтобы он остался жив.
Думаю, за спасение жизни друга Дейвин простит и собственную жизнь.
Какого чёрта меня понесло на пафос? Переобщалась с Айсуо, вон и глаза на мокром месте. Отставить, госпожа старший лейтенант! Ну-ка, взяла себя в руки и начала думать о том… хм… ну, хотя бы о том, какой бред навешать на уши любимому начальству.
Я тоже буду оплакивать тебя, Дейвин. Хотя ты и не заслуживаешь, между нами говоря. Но я буду.
Потом.
Сейчас же нужно прийти в себя, улыбнуться Айсуо и — была не была! — предложить тяпнуть ещё по сто грамм.
Нет, по пятьдесят.
Айсуо всё-таки несовершеннолетний.
Надо сказать, пришельцы из Великого Патроната здорово выбили меня из колеи. Можно сколько угодно делать вид, будто мир не сошёл с ума, выплёвывая к нам в N-ск живые мечи и их странных владельцев; можно убеждать себя, что Ник просто уехал навестить больного дедушку в Урюпинск. Можно даже попробовать убедить в этом начальство. Но реальность никуда не денется. Поглядит на тебя с утра потерянными глазами и сообщит, что ей нехорошо. Очень нехорошо. М-да, запомнить на будущее — больше стопарика призракам не наливать.
А с Мурчалло говорить таки придётся. О Нике, о Болике, о прочих достопримечательностях нашего райотдела. Эх, почему американские копы в боевиках расследуют только одно дело? Копов много или дел мало?
Хотя какая разница? Нам здесь ни то, ни другое в обозримом будущем не светит.
Сегодня Мурчалло было не до меня. Сегодня в райотделе случилось очередное ЧП — объявился Буряк.
В своё время Буряк был известным городским авторитетом. Помаленьку крышевал, потихоньку гонял палёную водку оттуда сюда, а отсюда — куда-нибудь, не гнушался и гоп-стопом. С доказательствами всё обстояло, как всегда — свидетели держались до суда, а там меняли показания на абсолютно невменяемые: дескать, упал на садовый нож четыре раза, затем дотащился до поливочного шланга кровь смыть, а шланг из рук вырвался и навалял по почкам… В конце концов, Буряк исчез. Ему хорошо, он пропал, а куда прикажете девать оперативно-розыскное дело? Тогдашний начрайотдела Синюшкин, посовещавшись с прокурором, выловил из Азовской лужи неопознанный труп и быстренько его опознал. Народ был убеждён, что Буряк всё равно где-то догнивает; информаторы невнятно толковали о некоей разборке…
Сегодня выяснилось, что догнивал Свеколихин Кирилл Афанасьевич не в староднихинском водохранилище и даже не в сырой земле, а вполне себе в Соединённых Штатах Америки. А на днях соизволил вернуться на историческую родину — и тут же засветился в пьяной драке.
Лейтенант Пахомов радостно предложил: "Ну, давайте его прибьём окончательно, раз он по документам всё равно зомбачок! Или утопим — он же утопленником проходит?" "Точно-точно! — поддержал народ. — Понаехали тут всякие штатовские…" Мурчалло почему-то не оценил. Обстановочка накалялась. Посему моё сообщение: "Ник куда-то делся, я по-быстрому родителей Болика и друзей опрошу, идёт?" начальство восприняло спокойно. А я была рада смыться. Ну их нафиг, этих массовиков-затейников в погонах!
Тут со своими проблемами не знаешь, как разобраться.
Ковалёв Андрей Ефимович, папаша беспутного Болика, был чуточку пьян. Нет, вовсе не в той кондиции, когда вызывают "воронок" и везут куда попало — а попадает после отмены вытрезвителей всё как-то больше в лесопосадку, прямо надоело с ППС-никами разбираться. Андрей Ефимович был, что называется, "выпимши" — бутылка пива, не более того. А что глаза слегонца осоловели — так по жаре развезло.
Впрочем, короткое слово из трёх букв — "Ник" — и на великого бизнесмена подействовало отрезвляюще.
— Болика… с ним видели? — право слово, на меня смотрели, как на вестника чумы или нового дефолта. Но я была безжалостней Чубайса.
— Ник последний, с кем Болеслава Андреевича вообще видели. И сейчас мы не в силах с ним связаться. Подумайте, какие дела могли быть у вашего сына с гражданином Васильевым? Может, Болеслав Андреевич увлекался антиквариатом?
Издеваюсь, ага. Совсем чуть-чуть.
— Нет, Болик знает, что продаётся в… "Мире старины", — Ковалёв процедил название с таким отвращением, будто уже оно одно могло запачкать стены комнаты. — Я не знаю, зачем… ему понадобилось встречаться с Ником. Может, хотел поговорить о бизнесе?
— Какие-то проблемы?
— Никаких проблем! Не лезьте, куда не просят! — стало быть, проблемы. Ну что ж все бизнесмены-то такие нервные… Я попыталась говорить максимально вежливо:
— Андрей Ефимович, мы ищем вашего сына…
— Вижу я, как вы ищете! Лишь бы злоупотребления, а живые люди вам… — Ковалёв осекся, трясущимися руками достал платок, вытер лицо. Заговорил снова — глухо, словно пытаясь найти нужные слова. — Не надо спрашивать у Ника. Он не поможет. Он никому не помогает, падаль антикварная. Если Болика видели с ним… нет, вы ищите, конечно…
Конечно, будем искать.
Но час от часу не легче.
Похоже, завалила я Мурчалло оптовый обмен стройматериалов на Болика. Но парня надо искать. Раз уж взялись — надо.
Ох, не дают мне покоя те пятна на полу у Ника… Кстати, о Нике.
Я зашла в подъезд ближайшей "хрущовки", честно поднялась на пятый этаж и тихонько позвала:
— Айсуо, радость моя, ты здесь?
Малец тут же завис в воздухе.
— Госпожа может вызвать меня в любое время дня и ночи!
— Вот и славно. А расскажи-ка мне о Нике. Вы его, помнится, Ньекли зовёте.
— О, Ньекли!..
Дальнейший бурный монолог повествовал о горькой судьбе несчастного влюблённого рыцаря. Судьбинушка оказалась та ещё. Насколько я поняла из этого сумбура, в столице не слишком хорошо восприняли известие о бурной страсти Рыцаря Трона и юной рабыни (ну да, Рыцари Трона — они больше по принцессам). Всё шло неплохо, пока Ньекли не заявил о пылком желании вступить в брак. Последние два слова и предлог сочли излишними. Рабыньку то ли отравили, то ли прирезали. Рыцарь обиделся и поднял мятеж, чем несказанно удивил общественность: чего это он? Рабынь на свете много, а Великий Патрон — простите, один. Впрочем, для мятежа немедленно нашлись иные, нежели загубленная девица, мотивы, и несколько лет Ньекли с подручными бандформированиями… извиняюсь, с верными рыцарями и их отрядами терроризировал несколько провинций — а в том, что будущий гражданин Васильев практиковал именно террор, я не усомнилась. Равно как и в том, что жизнь простых обывателей в Великом Патронате не слишком ценится знатью.
