Вода — это была проблема. Дюранда приспособилась охлаждаться за счет той же солнечной энергии, которая ее разогревала, я возил огромный бак в багажнике, но из окружающей среды нельзя было выжать ни капли. А ведь приходилось иногда и постирушку в дороге устраивать, и супчик варить, и размачивать мясные и хлебные сухарики… Как тут еще собаки не передохли?
Вопрос был не очень риторический. Вот еще аттракцион местной фауны: дикие пустынные собаки. Их предки, по слухам, жили в полисах еще до их укрупнения, но не вписались в изменившуюся обстановку, при хозяевах осталась только декоративная мелкота. За счет чего они выжили в изгнании, существовали и даже множились — не знал никто: разве что питались кузнечиками и диким медом, слизывая росу с камней и листьев. Стаи псов возлежали у обочин, но чаще — в некотором отдалении от нее, на фоне корявого серо-зеленого кустарника, и наблюдали за транспортом, который мчался по дороге с ненормальной скоростью. Иногда какой-нибудь из них приподымался, подходил к самой магистрали и бросался через нее с отвагой самоубийцы: эти твари прекрасно понимали, что колесные жуки приближаются куда скорее, чем кажется, а тормознуть в случае чего даже не попытаются.
И вот когда я увидел на проезжей части рыжий комок, я так и подумал, что ее сбило машиной, но почему-то остановился. Тут псина чуть шевельнулась.
— Эй, ты чего разлеглась?
Она подняла голову с лап и вильнула хвостом.
— Вставай, катись отсюда. Трудиться объезжать тебя, что ли?
Собака приподнялась на передних лапах, подволокла к ним задние, кое-как утвердилась и, сильно хромая, двинулась навстречу нам с Дюррой. Эге-ге! У нее что-то было сломано в коробке передач, так что исправно действовала только передняя тяга. Колесом ударило или змея укусила? Змеи тут вроде есть тоже.
Как вышло — не знаю, но я приоткрыл переднюю дверцу и рефлекторно свистнул — так делают, когда хотят, чтобы девушка обернулась. Собака чуть прибавила ходу и вдруг нырнула прямо на переднее сиденье.
Ясное дело, то была дамочка… простите, сука. Дэн учил меня, что навешивать на собачью особь человеческий ярлык — оскорбление для всего их рода (ах, девочки-мальчики, моя доченька повязана с таким породистым производителем… ля-ля-ля и сю-сю-сю). Удивительно красивая, огненно-рыжая шерсть с легкой волной, хвост зыблется, как страусовое перо, горделивый постав небольшой головы, длинные уши ниспадают, как локоны кавалеров принца Руперта, а с печальной морды смотрят необычайные для собаки ярко-голубые глаза, нежные и умные. Либо чистый ирландский сеттер, как на картинке в старом зоологическом атласе, либо кто-то с материнской стороны, быв на сносях, на такую картинку загляделся. Всем бы хороша собачка, да вот…
— Ты, псина, как насчет полопать?
Не дожидаясь ее знака, я отогнал Дюрру к полосе отчуждения, взломал банку тушенки с самоподогревом и разделил пополам. Тушенка была отвратная, говоря по правде, но зато время позднеобеденное. Когда она облизала свою миску и съела хлеб, которым была вытерта моя, я захлопнул дверь, вырулил назад на свой путь, и мы покатили дальше. С девушкой нам привычней и безусловно веселей, коли понимаете.
— Как бы мне тебя обозвать, хромуля? Не годится все «псина» да «псина». Лавальер? Избито. Волос у тебя долгий, цвет пламенный. Давай ты будешь Агнесса или Агния — в честь той святой, которую сначала раздели, а потом она обросла кудрями до пят. Кстати, и бога огня у индусов или скандинавов зовут Агни. Идет, что ли?
Она потупилась, что я принял за знак согласия, затем вздохнула и улеглась поудобнее, вытянув передние конечности в сторону руля, Стоило бы сразу и бескомпромиссно загнать ее под ноги, но у меня и на сиденье был не такой уж чистый коврик: если брать человеческую пассажирку, все равно надо менять. Блохи у псины есть, конечно, как это можно без блох, но они на людей при наличии собаки не покушаются.
Так мы ехали часа два. Отпуская реплики в одностороннем порядке, пока мне не начало казаться, что Агния не только все слышит, но и отвечает на свой собачий лад. А стоило мне превысить ее понимание, как она чуть наклоняла изящную головку и приоткрывала шелковистое ухо.
По истечении времени мне приспичило сбегать в рощицу. Тополя были тощие, их жидкая тень не доходила до земли и рассеивалась метрах в двух от нее, зато кустики рядом — довольно сносные. Конечно, это чушь, но мне комфортнее так, чем отливать вбок между распахнутых с одной стороны дверец.
— Кавалеры направо, дамы налево, — скомандовал я полушутя.
Как я и думал, Агния поостереглась ползти через шоссе, потащилась за мной, и пока я орошал хилое деревце, скромненько присела на известном от меня расстоянии. Потом принюхалась, завертела влажным пятачком и шмыгнула в сторону. Учуяла вкусненькое, что ли? Но буквально через две секунды она заскользила назад, озираясь, поскуливая и явно желая, чтобы я пошел за нею.
— Ну давай посмотрим, что ли.
В том месте кустарника, где тень была чуть посерьезнее, валялось нечто похожее на тугой узел выцветшего тряпья, а сверху — длинные черные волосы… Н-да, трупак у дороги — штука такая же обычная, но куда более конфузная, чем калечная собака на проезжей части. Лучше не связываться и не замечать.
Однако этот тип оказался жив, только уж очень сладко, по-ребячьи, спал. Когда Агния начала тянуть его зубами за рукав, он не спеша развернулся ко мне и приподнял голову. Что меня оглоушило с первого раза и навсегда — это его безмятежность. Будто он был у себя дома, а я ходил у него в няньках.
— Привет! Ты что здесь делаешь? — сказал я. Вопрос неоригинальный — сам собой напрашивался.
— Сплю. Ночью, по прохладе, идти куда легче. Разве вы не знаете?
— Я не хожу, у меня колеса.
— Разве? Что-то не заметно.
Он перевернулся на спину и сел, обхватив руками коленки. Агния на радостях юлой вертелась вокруг, тычась носом в его пальцы. Лет ему было, по первому впечатлению, одиннадцать-двенадцать: смугленький, брюнетистый, с задорным тупым носиком и пухлыми губами. Обряжен он был в блекло-голубую рубашку, манжеты которой застегивались чуть пониже локтя, и фасонистые брючата из той же парусины, почти белые, разлохмаченные по краю и имеющие на каждой штанине минимум по три дырки. (Самая классная обнаружилась немного позднее, аккурат под левой ягодицей.) Подпоясано все сооружение было веревкой. Снизу были тряпочные тапки со шнурками, еще крепкими, а под боком, пестротканый вещевой мешок со впалыми дерюжными боками.
Я присел рядом, воззрившись на него и его писаную торбу сразу.
— А откуда ты такой взялся? Посреди ничьей земли?
