«Хорошие синхи, – мрачно подумал Элхадж, – жаль только, что не жить хорошо их детям… С каждым годом все труднее и труднее, и когда-нибудь нас просто поймают и убьют. Или же будут возить по ярмаркам и показывать за деньги толпе».
Он тоскливо поглядел на дремлющего старика. Затем на маленькое, забитое колючим снегом окошко. И снова на старика.
«Храм потерял силу, – Элхадж хмуро пожал плечами, – и что с того? Можно подумать, будто мы зависим от Храма! Старый просто выжил из ума, не иначе».
Но все-таки выбрался из-под одеяла и, ежась на сквозняке, подобрался к старцу.
– Метхе Саон… Почему ты говоришь, что Храм Шейниры утратил былую силу и оттого мы живем все хуже и хуже?
Старик вздрогнул, но не проснулся. Элхадж осторожно прикоснулся к тощему плечу, легонько встряхнул.
– Метхе Саон.
– А?.. Что стряслось? Кто это?
Старик заморгал кровянистыми глазками, непонимающе уставился на Элхаджа. Затем улыбнулся беззубым ртом.
– Ох, это ты… Что тебе?
– Я только хотел узнать, отчего ты говоришь о том, что Храм теряет силу и это отражается на всех нас, – Элхадж почтительно сложил руки перед грудью, между двумя сердцами.
Саон глубокомысленно почесался, заглянул в котелок, словно надеясь увидеть там кусок мяса.
– Все так и есть, Элхадж. Храм – это то, что связывает нас с Шейнирой. Когда Храм теряет силу, наши молитвы не достигают ее божественного слуха и она перестает являть врагам нашим свою мощь. Что тут непонятного?
– Но, метхе Саон… Отчего тогда теряет силу Храм?
Старый синх пожевал губами и еще раз заглянул в котелок – уже с немалой долей раздражения во взгляде.
– Оттого, что во главе Храма стоит синх, который отвернулся от Шейниры. Или тот, чья вера слишком слаба… или же он просто не может так вознести молитву, чтобы она ответила. Причин может быть много, Элхадж. Но что мы можем сделать?
Элхадж задумался. Получалось так, что сделать они толком ничего не могли, особенно сидючи в землях владыки Северного Берега, в то время как Храм находился где-то в Диких землях, далеко на юге Эртинойса.
– Будь я моложе, непременно отправился бы в Храм. – Тут Саон закашлялся. Отдышавшись, подмигнул Элхаджу. – Но стар я становлюсь. Да и, отправься я в путешествие, кто будет наставлять молодняк?
Элхадж ничего не ответил. Помолчав, он задал следующий вопрос.
– Метхе Саон, а как Шейнира отвечала на твои молитвы? Что ты чувствовал?
Старик усмехнулся, горестно покачал головой.
– Что я… чувствовал… Тебе и вправду хочется это знать?
– Я ведь и спрашиваю оттого, что интересно, – пробурчал Элхадж. Все-таки Саон умел выводить из терпения кого угодно, даже его, чье имя значило «Ждущий своего часа».
– Ты чувствуешь себя наполненным, – веско прошепелявил синх, – тебе не понять… Ты чувствуешь, что можешь сделать все, что только пожелаешь. И враги падают один за другим от одного твоего взгляда…
Элхадж опустил голову, чтобы скрыть усмешку. В последнее время Саон все больше нес какую-то чушь. Хотя, быть может, это все вокруг него оказывались дураками, потому что не знали, как богиня отвечает на призыв и как наделяет своей силой.
– Метхе Саон…
Ответом было тихое, мирное посапывание, и Элхаджу ничего не оставалось, как отползти в свой угол и занять место между двумя хорошенькими синхами и брыкающимся во сне малышом.
Вьюга за окном не унималась. Вслушиваясь, как шуршит по крыше и стенам снег и как завывает ветер, путаясь в мохнатых лапах елей, Элхадж лежал и думал. О том, что метхе Саон, самый старый синх из их гнезда, знает достаточно много, а рассудок его слишком ясен, чтобы выдавать бред за действительность. О том, что, может быть, и в самом деле все зависит от силы Храма, от того неведомого синха, что стоит во главе и обращается с еженощной молитвой к Шейнире… Ведь было же время, когда, призвав богиню, один синх с легкостью справлялся с десятком ийлуров, обращая в прах их тела? Сам Элхадж вылупился из яйца много позже, во время упадка синхов, и знал о силе Шейниры только понаслышке, в основном из рассказов старого метхе.
Пение бури убаюкивало. Элхадж прикрыл глаза, натянул до подбородка войлочное одеяло.
Да, метхе Саон оставался единственным из тех, кто помнил, каково это – быть частицей божественной силы, пребывать в молитве с Шейнирой… И, наверное, эти мгновения оставались для него самым лучшим, что случилось за долгую, очень долгую жизнь. Ведь не зря загорался огонек в старческих кровянистых глазах, когда метхе вспоминал славу ушедших столетий.
Элхадж медленно погружался в дрему и, как всегда, оказывался во власти цветных полотнищ своего прошлого.
– Что это, метхе Саон?
Старик медленно листал толстую книгу, осторожно переворачивая хрустящие страницы. Поднял глаза на Элхаджа, поманил к себе.
– Смотри.
На пожелтевших листках, на весь разворот, была нарисована картинка. Красными чернилами – квадрат, внутри него – спящий дракон, свернувшийся клубком, словно лесная кошка. А рядом с каждой из вершин было тщательно выписано по высшему покровителю народов Эртинойса. Фэнтар с Молотом Света в крепких руках, бог воинственных ийлуров; Санаул с распахнутыми кожистыми крыльями и темным алмазом во лбу, который элеаны прозвали Оком Сумерек; маленький и хитроумный Хинкатапи с бездонным кошельком, отец всех кэльчу; ну, и наконец – Шейнира, богиня синхов. Она была изображена чуть крупнее прочих богов, наверное, именно так неизвестный автор пытался подчеркнуть ее могущество и значимость в квадрате мироздания. Шейнира, синха выше пояса, сверкала изумрудной зеленью, и каждая чешуйка была выписана так умело, что, казалось, вот-вот богиня шевельнется, протянет с древних страниц руки к своим детям… На ее шее горело рубинами ожерелье Проклятых душ, в руке тускло золотился цветок, и змеиное ниже пояса тело было свернуто кольцами, символизирующими бесконечность ее власти.
– Говорят, что Шейнира лепила синхов из глины, – прошелестел Саон, – а когда поняла, что получились неживые глиняные игрушки, вложила каждому синху душу из своего ожерелья. Дала в долг, чтобы потом вернуть. Понимаешь теперь, отчего ийлуры нас терпеть не могут? Они считают, что принадлежат свету, всему, что чистое и не замутненное ни ложью, ни предательством, а мы, синхи, тела с проклятыми душами.
– И потому они нас истребляют?
Метхе Саон покачал головой.
– Много здесь всего намешано, Элхадж. Война за землю, война за сокровища, что рождает лоно ее… Одних проклятых душ мало. – И усмехнулся, поглаживая когтем изумрудную фигурку богини.
– А что у нее в руке?
– Это? Золотая роза.
– Никогда не слышал о таких, – пробормотал Элхадж, – где они растут?
