КОНТУШЁВСКИЙ. Да чтоб тебя не спилили!
ПРОФЕССОР. И тебе того же.
ЖОРА. Что вы ругаетесь? Спилят всех.
ПРОФЕССОР. Нет. У них, наверное, план поселка есть. Там, где будут дома и улицы, деревья уберут. А вот на площади могут оставить рощицу. Чтобы скверик для отдыха был. Два больших дуба слишком старые. Их вырубят. Вдруг завалятся? А дубу, где обитает Контушёвский от силы лет четыреста. Вот его и оставят. Пусть себе растет и дает тень для играющих детишек…
КОНТУШЁВСКИЙ. Чтоб ты в своей следующей жизни попал в тело павиана! Там тебе
самое место!
ПРОФЕССОР. А что, неплохо! Минимум забот. Съел банан, оплодотворил пару
самок, и — спи себе на дереве. Никаких Контушёвских вокруг…
КОНТУШЁВСКИЙ. Вот-вот.
ЖОРА. Контушёвский, ты обещал рассказать о гайдамаках.
КОНТУШЁВСКИЙ. Да пошли вы все со своими гайдамаками!
Продолжительная мыслетишина
Следующий день
ЖОРА. Контушёвский, отзовись.
КОНТУШЁВСКИЙ. Что надо?
ЖОРА. Как насчет гайдамаков?
КОНТУШЁВСКИЙ. А что о них рассказывать? Быдло — как оно есть. Подумаешь, не позволили крестьянам попам кланяться. Какая разница — поп или ксендз? Бог-то один. А налоги везде платить надо. В любом государстве. А крестьяне не хотели. Что в Польше, что в России. Вы думаете, холопы крестьянской армии Пугачева меньше зверств творили? И никаких поляков в тех местах не было. Причем здесь оккупация? Борьба за свободу? Быдло везде бунтует. А причины две — тупость и лень. Вот так и на Украине. Гайдамаки — простые разбойники. Их малочисленные шайки существовали всегда. А вот когда к ним примкнули крестьяне — получился бунт. Но если бунт возглавит разбирающийся в тактике человек, то это уже не бунт. Это — война. Причем, как правило — с мирным населением. Потому что воевать косами и колами с регулярными войсками — дурацкая вещь. Никакая тактика не поможет. Другое дело, когда в стране раскол и регулярная армия занята борьбой с конфедератами… Вот и развязались руки у гайдамаков.
Зализняк был запорожцем. Воевать умел. А Гонта — казачьим сотником в Умани на службе у Потоцких. Когда отряд Зализняка подошел к Умани, Гонта вызвался пойти со своими казаками навстречу, пообещав прогнать гайдамаков. Ему это позволили. Он вышел из города, встретился с Зализняком и перешел на его сторону. То есть — предал своего господина Потоцкого и короля, которому, кстати, приносил присягу на верность. А Зализняк — тот еще зверь. Его люди в одном из захваченных городков над воротами костела повесили ксендза, еврея и собаку. И написали: «Лях, жид и собака — вера однака»…
В Умани гарнизон был невелик. Не более двух тысяч человек. Когда гайдамаки начали штурм, кто-то из их сообщников изнутри открыл ворота. И что случилось? Я был там после этих событий. Трупы лежали горами. Рассказать подробнее?
ЛЕНЬКА. Расскажи.
КОНТУШЁВСКИЙ. Сначала гайдамаки принялись за евреев. Мужчин и детей просто
резали. Женщин сначала насиловали, а потом убивали самыми зверскими способами. Например, распарывали животы и засовывали туда живых кошек. А потом с хохотом наблюдали, как женщины умирают в муках. Часть евреев закрылась в синагоге. Гайдамаки с помощью пушки взорвали ворота, ворвались внутрь храма и зарезали
всех.
Но даже в обстановке кровавого погрома их не оставила скотская избирательность. Самых богатых евреев собрали в ратуше и предложили откупиться. Те внесли требуемую сумму. Гайдамаки забрали деньги, и все равно евреев убили. Бесчестные животные!
После того, как покончили с евреями, принялись за униатов. Всех воспитанников униатского церковного училища растерзали в клочья. А ведь основное количество учащихся были детьми! По двенадцать-тринадцать лет! Ну, а потом очередь дошла и до поляков. Как же, они же — угнетатели! Убивали и насиловали, как евреев. Красивый и
цветущий город за одни сутки превратился в могильник, заполненный
обезображенными трупами. Какая, скажите мне, Варфоломеевская ночь может сравниться с этой бойней?! И это — борцы за свободу?!
ПРОФЕССОР. Контушёвский, ты упускаешь из виду тот факт, что для того, чтобы
человек стал зверем, его необходимо как-нибудь привести к такому состоянию. Если ваше хваленое панство отдало в откуп евреям сбор налогов и затем никак не контролировало их деятельность, то вы получили, что заслужили. Я знаю, — барщина тогда была увеличена до таких пределов, что крестьянину не оставалось времени для обработки своего мизерного надела. А ключи от православных храмов находились в руках у евреев. И справить любой обряд можно было лишь после того, как заплатишь за ключи. Когда у человека забирают последнее из того, что у него осталось (в данном случае — веру), то он
может превратиться в черт знает кого.
КОНТУШЁВСКИЙ. Все это вранье. А даже если и правда, это не повод для того, чтобы
давить сапогами младенцев и засовывать кошек в животы женщинам. Вот поэтому, когда бунт был подавлен, я с удовольствием занимался исполнением наказаний. Основную массу гайдамаков свезли в село Кодня. Там-то они и получили сполна. Я их резал, душил, сажал на колья и еще много чего разного делал. Даже король вступился за них и приказал больше никого не убивать. Я выполнил приказ монарха.
Тем, кого еще не успели казнить, отрезали правые руки и левые ноги. Гуманно обработали раны и вручили по костылю. Когда они тронулись в путь (на все четыре стороны), я сказал напутственное слово. Мол, теперь воюйте — сколько душа пожелает. Ха-ха-ха!
А Гонту казнили отдельно. Жаль, гетман Браницкий приказал отрубить ему голову в середине казни. Пришлось выполнить распоряжение. Сдирали кожу уже с мертвого тела. Кстати, по слухам, Гонта в Умани убил своего сына, которого в его отсутствие отдали
в униатское церковное училище. Но я точно не знаю…
А этот негодяй Зализняк ускользнул из моих рук! Он достался русским. И те, всего-навсего, высекли его кнутом и сослали на каторгу. Гуманисты чертовы! Их женщин не насиловали и детей не убивали…
ПРОФЕССОР. Конечно. Они же церкви в откуп не передавали.
КОНТУШЁВСКИЙ. Причем тут церкви? Ты там не был, и всего этого не видел. А я — видел. И потому горжусь проделанной мною работой!
ЖОРА. Из-за этого и сидишь в дубе двести лет. И еще сидеть будешь, пока дерево от старости не рухнет. Гордись и дальше.
КОНТУШЁВСКИЙ. Да пошли вы все к черту! Вместе с евреем Циммерманом.
ЛЕНЬКА. А еврей ли я? Может, я, все-таки, мингрел?
