— Так, значит, не врали, что у него удар…
У Эрика мелькнула мысль, что мать пожалеет барона в таком состоянии, и, как бы отвечая ему, Фрейда сказала:
— Я должна это сделать.
Растолкав тех, кто стоял впереди, она прошмыгнула между двумя верховыми гвардейцами так быстро, что те не успели ее остановить.
— Я — свободная женщина Королевства и требую, чтобы меня выслушали! — прокричала она, и ее громкий голос разнесся по всей площади.
Толпа притихла. Все взоры обратились на жилистую женщину, наставившую на барона обвиняющий палец.
— Отто фон Даркмур, признаешь ли ты Эрика фон Даркмура своим сыном?
Барон, который, несомненно, был тяжело болен, остановился и повернулся к женщине, задававшей ему этот вопрос каждый раз, когда он приезжал в Равенсбург. Он поискал глазами кого-то у нее за спиной и наконец нашел Эрика — тот спокойно стоял позади матери: живой портрет барона в юности. В этот момент к нему подошла баронесса и что-то быстро шепнула на ухо. Лицо барона тронула печаль; отворачиваясь от Фрейды, он слегка покачал головой и не говоря ни слова пошел к самому большому зданию в городе — Собранию Виноградарей и Виноделов. Баронесса последовала за мужем, но перед этим наградила Фрейду и Эрика жестким взглядом, в котором ясно читался гнев.
Ру вздохнул — и вместе с ним вся толпа, как один человек, перевела дыхание.
— Ну вот, представление окончено.
— Вряд ли мы повторим его еще раз, — откликнулся Эрик.
Фрейда медленно пошла назад, к сыну, а Ру спросил:
— Почему? Неужели ты думаешь, что если твоей матери представится новый случай, она остановится?
— У нее не будет другого случая. Он умирает, — ответил Эрик.
— Откуда ты знаешь? Эрик пожал плечами:
— Я видел, как он смотрел на меня. Он прощался.
Подошла Фрейда. Лицо ее было непроницаемо.
— У нас еще много работы, — сказала она. Ру бросил быстрый взгляд туда, где Манфред и Стефан, пристально глядя на Эрика, негромко разговаривали между собой. Судя по всему, Стефан рвался пересечь площадь и затеять с Эриком ссору, а Манфред старался его удержать.
— Похоже, твои единокровные не очень-то тебя любят, не так ли? Особенно этот Стефан, — заметил Ру.
Эрик на это ничего не сказал, но неожиданно заговорила Фрейда:
— Он знает, что скоро унаследует то, что по праву принадлежит Эрику.
Эрик и Ру переглянулись. Оба отлично знали, что с Фрейдой лучше не спорить. Она уверяла, что однажды весенней ночью, в лесной часовне барон взял ее в жены перед лицом странствующего монаха, служителя Бога Дэйлы, защитника слабых. И что потом он потребовал и добился признания брака недействительным, чтобы жениться на дочери герцога Ранского. Соответствующие документы сохранились, но были опечатаны по королевскому приказу из политических соображений.
— Тогда, конечно, другого раза точно не будет, — сказал Ру.
Эрик вопросительно посмотрел на него:
— Ты это о чем?
— Если ты прав, в будущем году бароном будет Стефан. А он, судя по всему, именно тот человек, который не колеблясь публично назовет твою мать лгуньей.
Фрейда остановилась. На ее лице появилось выражение, которого Эрик никогда раньше не видел: выражение безнадежности.
— Он не посмеет, — сказала она, но в голосе ее звучала скорее надежда, нежели уверенность. Она попыталась напустить на себя вызывающий вид, но по глазам ее было видно — она понимает, что Ру прав.
— Пойдем, мама, — сказал Эрик мягко. — Пойдем домой. Горн еще теплый, но, если появится работа, мне придется снова разводить огонь. Тиндаль, это уж точно, не в состоянии этого сделать. — Он нежно положил руку ей на плечо и удивился, какой хрупкой она внезапно показалась. Фрейда покорно позволила ему увести себя.
Горожане расступались, давая дорогу молодому кузнецу и его матери. Все чувствовали, что вскоре этой традиции, возникшей пятнадцать лет назад, придет конец. Тогда прекрасная и пылкая Фрейда впервые храбро выступила вперед и, держа перед собой плачущего младенца, потребовала, чтобы Отто фон Даркмур признал ребенка своим. Каждая живая душа в баронии знала эту историю. Через пять лет она вновь предъявила свои требования — и вновь барон не подтвердил, но и не опроверг ее притязаний. Его молчание придавало достоверности словам Фрейды, и с годами история о незаконном ребенке барона Даркмурского стала основой местной легенды, вполне пригодной для того, чтобы заставить раскошелиться на выпивку путников, направляющихся из Восточного княжества в Западное и наоборот.
В молчании барона крылась какая-то тайна, ибо стоило ему хоть раз опровергнуть ее, и Фрейде пришлось бы искать доказательства, чтобы не прослыть сутяжницей и лгуньей. Но таинственный странствующий монах как в воду канул, а других свидетелей не было. А так Фрейда спокойно трудилась в трактире, а мальчик вырос и стал помощником кузнеца.
В том, что барон — отец Эрика, не сомневался никто: чтобы убедиться в этом, достаточно было один раз увидеть их рядом. Но дальше мнения горожан разделялись. Одни считали, что история с браком — просто хитрая выдумка, и восторгались добротой барона, который не хочет осложнять жизнь женщине, публично называя ее обманщицей. Другие, наоборот, обвиняли его в трусости, говоря, что он одинаково боится как солгать, утверждая, что Эрик не от него, так и признать правду, опасаясь гнева жены и сложностей, связанных с появлением еще одного претендента на наследство. Но как бы то ни было, вызов Фрейды раз за разом оставался без ответа и, таким образом, Эрик мог именовать себя фон Даркмуром, поскольку барон никогда не отрицал его права на это имя.
Они медленно шли по улице, возвращаясь в трактир. Ру, который не мог помолчать двух минут, спросил:
— Эрик, какие планы на вечер?
Эрик знал, на что он намекает: визит барона был поводом для праздника, конечно, не таким серьезным, как традиционные торжества, но вполне достаточным, чтобы трактир «Шилохвость» был набит битком, чтобы мужчины всю ночь пили и играли, а девушки собирались у фонтана, в надежде, что юноши наберутся храбрости для серьезного знакомства. Что касается Эрика, то для него праздник означал в основном работу. Он так и сказал Ру.
— А они мамочкины сынишки, тут и сомневаться нечего, — заметил Ру, бросив через плечо взгляд на площадь, где возле экипажа стояли отпрыски барона, по-прежнему глядя вслед Эрику и его матери. Ру остановился: его одолевал соблазн сделать им непристойный жест, но он удержался. Даже на таком расстоянии на их лицах ясно читалась неприкрытая враждебность и черная злоба. Ру повернулся и заторопился в сторону постоялого двора — догонять ушедшего вперед Эрика.
