Отбежав шагов с десяток я обернулась и увидела угловатую и клыкастую развалину, над которой стояло облако пыли.
– Хреново… – пробормотала я. И точно, было хреново – ведь под обломками остался Авось. Глупый, несуразный, наивный, ничего в этой блиново-хреновой жизни так и не уразумевший!
Тут развалина зашевелилась. Воздвиглось нечто, как если бы встала на дыбы квасная цистерна. С этого темного тела посыпалась всякая дрянь, оно делалось все ниже, как будто сходило с пьедестала, и наконец все мы опознали бабищу в ситцевом халате. На руках у нее в позе «принцесса в обмороке» был Авось…
– Во, блин… – изумленно прошептал кто-то из патрульных.
– Гля! Он, блин! Держи, блин!
Это патруль заметил Авося. Но подступиться к тетке как-то не решался. Она до того уверенно шла сквозь останки деревянных стен, даже не пытаясь их обойти, что это поневоле внушало уважение. Она даже не раздвигала – она продавливала…
И тут до меня дошло, что она-таки явилась!
Никогда еще существо женского рода не вызывало во мне такого бурного желания повиснуть у него на шее.
– Ах ты, моя Нелегкая! – без голоса вскричала я и побежала обратно к дому.
– Ну, будет, будет! – покровительственно сказала она. – Разбудили, подняли, ничего-то не растолковали! Что ж у вас тут деется? А надежа-государь наш – что это с ним?
Го-су-дарь?..
Вот этот – в майке со страшными рожами, в обтрепанных джинсах?
Так оно, надо думать, и было. На кого ж еще столетиями полагались? Да все же на него! Чьим именем дорогу сквозь огонь прокладывали? Да все же он – Авось!
– Океем зацепило, – объяснила я, хотя все было куда хуже: окей прошелся по нему по всему, и теперь бедолагу придется выхаживать, как малое дитя. Государь… ишь ты!..
– Куда нести-то? – совершенно не обращая внимания на блинный патруль, спросила Нелегкая.
– А это хорошо – что ТЫ его унесешь?
– Свои же, родные.
– Ты лучше вон их унеси!
Нелегкая поглядела на патруль и поморщилась.
– Приносить таких уродов случалось, а уносить?.. – пробормотала она.
– Да ты попробуй!
– Да не умею я! – взревела вдруг Нелегкая. – Я все больше приношу!
– Да ведь сцапают они нас сейчас! Вызовут по рации подкрепление и повяжут! – я уж была не рада, что мы с этой дурой связались. Тем более, что командир патруля сейчас как раз со своей поясной рацией и возился.
Стало быть, явится полувзвод блинов, сперва они добьют океями Авося, а потом и за нас возьмутся. Нелегкая-то уйдет – если в канализацию не провалится, а я?..
– И мы вызовем, – вдруг предложила Нелегкая.
– А ты заклинание знаешь?
– Какое еще заклинание? – она уставилась на меня круглыми глазищами. – Для сестрицы родной – заклинание?! Погоди, гаркнем вместе – и ее разбудим.
– Что гаркать-то?
– Кри-ва-я! – подсказала Нелегкая. – Ну, благословясь!
– Кри-ва-я!!! – завопили мы. И повторили этот вопль трижды. Никто не отозвался, не зевнул громогласно, не ругнулся – полнейшая тишина была нам ответом.
– Крепко же твоя сестричка спит, – наконец-то севшим голосом проскрипела я.
– Ничего, долго запрягает, да быстро поедет.
Нелегкая была спокойна, словно на руках у нее не висел тряпочкой помирающий государь-надежа-Авось, а вокруг не торчали вооруженные блины.
Пока мы вопили, блинный командир успел сказать в рацию те слова, после которых с ближайшего поста вылетают на подмогу все, способные держать оружие. Вроде бы и очень далеко зародился рев и гул, а и минуты не прошло, как окреп, налился силой и окружил со всех сторон. Это были общеизвестные зеленые блинные джипы, а хрены – те ездили на белых, словно бросая вызов дорожной грязюке.
Оставалось только юркнуть в развалины – и тем продлить ненадолго свою свободу. Отстреливаться – и то было нечем. Мой репертуар не то чтобы иссяк – кое-что я еще помнила, могла и сочинить на ходу, но отбиваться пришлось бы непрерывно, и столько бы я не выдержала, я же все-таки не уголовник! А если сейчас помянуть страшный синоним – то, чего доброго, Авось не выдержит. Хоть он и в полной бессознанке, но дыхание-то пока работает…
– О-кей! – крикнула я, видя, что блины окружают развалину с нами тремя вместе. – Имела я вас в рыло, в светило, в дрозда, в ежа и в три этажа!
Пошатнулись четверо, как я и рассчитывала. Они должны опомниться минуты через две – и ведь очухаются, сволочи! Но стояли эти четверо рядом – и мы вполне могли проскочить!.. Если сейчас дернуть за локоть и пихнуть вперед Нелегкую – она ведь и без слов поймет, что нужно бежать!
– Ого?! – изумилась Нелегкая.
Я думала – моему словесному изыску, а она углядела белый автомобиль, которого я за зелеными и не приметила. И него выскакивали господа в бежево-рябеньких комбинезонах – распроклятые хрены!
Понять что-то в их субординации мог только мужчина. То, что хрен выше блина, для него – само собой разумеется. А я, женщина, видела другое: блины – оперативники, они всюду пролезут, всякое слово под контролем держат, и в оккупированной местности именно они наводят порядок, понемногу просачиваясь во все щели. Хрены же – некие статичные боевые единицы, которые прибывают на поле боя, когда уже сказаны роковые слова: хрен с ним! Конечно, едки, язвительны, ядовиты, но уважения к ним, как к армейским чиновникам, у нормальной женщины быть не может.
Вот теперь эта команда могла брать нас голыми руками.
– О-кей! – радостно грянуло из всех глоток. Я кинулась вперед, чтобы прикрыть собой Авося. Мне-то что, я и сама такой окей выдам – мало не покажется, а он, горемыка?..
От залпа Авось содрогнулся. И как-то разом обмяк на руках у Нелегкой. Похоже, мы не уберегли его.
И тут взвыла сирена!
Глава восьмая Худой жених сватается – умному путь кажет
Это был такой переливчатый вой, что все мы обалдели – и осаждающие, и осажденные. Вой внезапно обернулся яростным визгом, совершенно нечеловеческим – и это было неудивительно, потому что визжали шины потрясающего автомобиля, состоящего из одной кабинки и большой платформы с железными стояками за ней. Дверца распахнулась и мы увидели совершенно перекошенную физиономию.
– Прыгайте! – вылетело из кривого, малоприятного рта.
Каким-то образом шофер удерживал машину одновременно и на месте, и в состоянии движения. Колеса прокручивались с дикой скоростью – а машина не двигалась, только дрожала крупной дрожью и, поворачиваясь вправо-влево, словно здоровая зверюга с окаменевшей шеей, обводила взглядом своих врагов, одновременно угрожая оскалом и слепя.
