– Это великая армия, король, – подобострастно сказал сзади архиепископ Синдеред. – Она воскрешает в памяти деяния Теодориха Великого. С ней можно захватить полмира.
– Да-да, конечно, – пробормотал Родерих, не обращая на попа никакого внимания. Синдеред был известным при дворе тупицей.
Еще утром посыльный с юга принес весть о том, что обнаглевшие вконец бандиты осадили Сидонию. Надо было спешить. Одно дело – смести временное укрепление, другое дело – выбивать врага из почти неприступной крепости с запасами на год с лишним. Поэтому во все части королевского лагеря неслись сейчас гонцы с требованием к вассалам и командирам немедленно сниматься с места. Конные отряды авангарда уже выстраивались в широкую колонну и втягивались в окружающие Кордову леса по южной дороге.
Король в последний раз посмотрел на лагерную суматоху и повернулся к своему походному трону.
Сотворенный искусными умельцами, с позолотой и драгоценными камнями, покрытый роскошными тканями трон был закреплен между двумя выносливыми мулами, которые стояли с выражением вялой покорности на ленивых мордах. Позади трона уже собиралась многочисленная королевская гвардия, в расписных доспехах, с вымпелами и штандартами. Короли Западного Королевства всегда любили выезжать с роскошью. Они вообще любили роскошь. И женщин.
Родериху оставалось любить только роскошь.
* * *
Вот уже целый месяц комит Септема Улиас сидел на жидкой просяной каше и воде, в специально для него выстроенной низкой хижине из тяжелых каменных блоков, на части которых еще можно было различить вырубленные знаки давно забытых легионов. К его ноге была прикреплена тяжелая ржавая цепь, доставшаяся ему по наследству от какого-то бедолаги, чьей засохшей кровью она была покрыта.
Весь этот месяц, каждый день, каждую ночь, он слушал непрекращающиеся хрипы умирающих пленников и вопли насилуемых женщин. Он старался забыть, что все это – его вина, старался не слушать, не думать, не вспоминать. Но это было все равно что остановить сердце.
Несколько раз в хижину заходил Тарик бен Зияд, молча вставал у входа и смотрел на него. В такие минуты Улиас клялся себе, что убьет бербера первым. И только потом доберется до короля. Иногда ему казалось, что ненависть к Родериху притупляется от голода, вины, страданий, и тогда он старательно разжигал пламя снова. Это было единственное, ради чего он продолжал жить.
В этот раз Тарик не стал молчать.
– Можешь радоваться, комит. Скоро твоя месть осуществится. Король Родерих собрал армию и идет сюда. Говорят его войско так велико, что растянулось по всей дороге от Кордовы до Севильи. Но я думаю – врут.
Он присел на обрубок бревна, брезгливо отерев его краем одежды.
– Вот, пришел спросить у тебя совета. Что делать? Вернуться домой? Разделиться на маленькие отряды и пустить всех в Иберию на вольные хлеба, пусть гоняются? А?
Улиас разлепил запекшиеся губы:
– Сдохнуть.
Тарик рассмеялся. Его лоснящаяся довольством физиономия теперь мало напоминала снулую морду грязного нищеброда, которым он был совсем недавно. Пребывание в Иберии пошло ему и его людям явно на пользу.
– Мне нравится ход твоих мыслей, комит! Сдохнуть! А что? Может, я так и сделаю? Ведь это – слава, не так ли. Сдохнуть на поле брани. Отправиться прямиком в рай, где меня ждут тысячи ромейских шлюх-девственниц! Некоторые ученые мужи говорят, что сколько воин убил врагов, столько шлюх он получит в свое распоряжение на небесах. Если это так, то мне одному с ними со всеми явно не справиться.
Кто-то позвал его снаружи, и Тарик вышел. Огляделся. Лагерь продолжал жить своей берберской жизнью, не заботясь о том, что на него надвигается. Где-то дрались, где-то смеялись, где-то тянули унылые песни, варили еду. Двое бойцов тащили к себе упирающуюся девку, хватая ее за оголившиеся ляжки. Все было как всегда.
Тарик посмотрел на охранника.
– Ну? Чего там?
– Тебя спрашивают. Вон, иди.
Тарик поморщился. Берберское панибратство скотов с людьми высшего круга пора было прекращать, вводя красивые арабские обычаи.
У его походного шатра наблюдалось какое-то нездоровое шевеление. Охранники сгрудились у входа, выставив копья.
Подойдя ближе, он замер, обомлев. На земле возле костра мирно сидели двое готов, в полном парадном облачении королевской знати. Даже при мечах.
Первым желанием Тарика было устроить разнос охране за то, что пропустили, а не повесили сразу за ноги.
Готы поднялись, завидев его, подошли ближе. Хитрые рыжеволосые рожи с мелкими глазенками. Старший чинно поклонился и заговорил.
Через некоторое время Тарик опять, в который уже раз, возблагодарил своего нового бога, поняв, что удача плывет к нему прямо в руки.
* * *
Флории снова приснилась мать. Она не могла помнить ее лица, но что-то светлое, разливающееся теплотой по всему телу, не оставляло сомнений. Каждый раз она просыпалась счастливой и умиротворенной, и тут же ее окружала серая безысходная действительность, тряска на колдобинах, гортанные выкрики погонщиков, прелые запахи товаров и умиленное рыхлое лицо Артемия, говорящего ей «хорошее утро».
Караван медленно приближался к Массилии. Он тащился уже второй месяц, останавливаясь на каждом торговом перекрестке. Его обгоняли вестовые, пешие стражники, деревенские телеги. Даже бредущие с посохами старики-паломники в серых длиннополых одеяниях обгоняли его. Флории начинало казаться, что это путешествие никогда не кончится.
Артемий держал ее в крытой повозке, изнутри напоминающей королевскую своей непомерной роскошью. Ее ноги были всегда привязаны к бронзовому кольцу, торчащему из пола, а окошко повозки было таким маленьким, что туда можно было просунуть только руку.
В это окошко Флория и наблюдала медленно проползающий мимо нее мир. Желтые, еще неубранные поля, виноградники, реки с ветхими каменными мостами времен Старой Империи. Иногда попадались башни и стены крепостей, но это случалось крайне редко. Потом появились горы, сперва далеко на горизонте, с заснеженными вершинами, затем совсем рядом, так что и гор никаких не стало видно, только нескончаемые каменные стены с голыми валунами и глубокими расщелинами, откуда веяло смертью и холодом. Временами из этих расщелин появлялись сумрачные люди в медвежьих шкурах, и тогда караван останавливался, а его сопровождающие начинали договариваться об оплате за мирный проезд.
Когда горы кончились и снова начались желтые поля с виноградниками, караван остановился у небольшой деревушки, пополнить запасы воды и провизии. Флория смотрела на притулившиеся у бурной речки маленькие уютные домики и чувствовала, как по щекам текут слезы.
