Конечно, о дальнейших занятиях и заикаться не стоило. Разбудив мусун Ермолая, дочь шамана выполнила обязательство перед своим отцом. Неуправляемой же силы Харламова она откровенно побаивалась. Хорошо, что Бордусей пригласил еще и Инну, иначе слияние проснувшегося мусуна юноши с Ольгиным могло оказаться необратимым. Соседка взяла на себя часть пробудившейся силы.
— Нет, она не пострадала. В ней нет той силы, которой ты смог бы причинить ущерб. Ей, конечно, стыдно за вчерашнее, но она быстро все забудет. Вообще, Ермолай, взял бы ты её в жены. Она не против будет.
— Важно, чтобы ещё и я был не против, — хмуро ответил юноша, которому это предложение весьма не понравилась.
— Сложно всё у вас, поселковых. Все любви ждут, как будто она нормальную семью заменить может. Вот у нас проще: созрел, так тебя родители женят, или замуж отдадут, и живи себе, детей расти.
Харламов недовольно заметил, что и у русских когда-то бытовали такие обычаи. Только от них давно отказались, и никому в голову не приходит к ним возвращаться. Впрочем, Аникутина наверняка знала это не хуже его. В конце концов, в школе она училась вполне прилично.
— Если бы эвенки жили оседло, деревнями, у нас бы тоже быстро привыкли сами замуж выходить, — согласилась дочь шамана.
— Другие же роды живут оседло. Орочен, мурчен, например. А некоторые вообще в города перебрались.
Ольга сделала жест, выражающий отвращение. Эвенков, покидавших лес ради земледелия или коневодства она считала потерянными. Их же род, строго говоря, жил оседло: только летние и зимние жилища у них находились в разных местах.
— Извините, что прервал увлекательную беседу, — раздался из-за спины голос Николая Владимировича. — Как дела, Ермолай? Духи смилостивились?
Отец подал голос издалека, чтобы молодые люди не подумали, что он слышал их беседу. Для этого ему пришлось почти кричать. Сын ответил сразу, стараясь говорить громче:
— Мне удалось откупиться. Все нормально, батя.
— Вот и хорошо, — уже тихо сказал отец, подойдя поближе, — зайдите оба к директору. В школу прислали фиксаторы мощи. Для вас двоих прислали.
Девушка зашла в кабинет директора первой. Пробыла она там недолго и вышла с безучастным видом. Юноша ни о чем не успел её спросить — директор, Александр Трофимович, известный среди школьников как Особист, уже стоял в двери, внимательно на него глядя.
— Заходите, Харламов.
Он подождал, пока ученик пройдет в кабинет и прикрыл дверь. Юноша бывал здесь и раньше, и оттого сразу обратил внимание на маленький столик в углу, изготовленный, похоже, ещё во времена целостного Материнского Мира. Рядом стоял столь же почтенный стул. На столе располагался небольшой металлический ящик с ручкой сбоку. Жестом указав на древний стул, Особист сел за свой стол и спросил для проформы:
— Как себя чувствуете, Харламов? Не переутомились, не болеете?
Ермолай, пожалуй, уже отошел от утренних страданий. Даже голова уже не болела. Ничего, кроме легкой усталости, он не ощущал, в чём и признался.
— Прекрасно, — кивнул директор. — Вам, как и всем, известно, что до достижения совершеннолетия правительство отбирает одаренных школьников и отправляет их на Край. В случае, если они там пройдут некое испытание, им предлагается продолжить образование в Школах Радуги. Дело это, безусловно, добровольное, но отказы крайне редки. Вы, надеюсь, понимаете, что отказаться от испытаний означает закрыть перед собой множество жизненных дорог?
Ученик поерзал на стуле под пристальным взглядом Особиста и ответил, что полностью разделяет такой взгляд.
— Николай Владимирович уверил меня, что Ваши родители ни в коей мере не станут Вам препятствовать в прохождении такого испытания.
Юноша кивнул, недоумевая. В семье никогда специально эту тему не обсуждали, и он был уверен, что если его возьмут на Край, никто возражать не станет.
— Хочу Вам заметить, Харламов, что отбор для путешествия на Край — предварительный. Не берут лишь тех, кто совсем без способностей. Они смогут позднее, за свой счет, предпринять такое путешествие. А настоящий отбор проводится там, на Краю. Однако, как можно заранее отсеять совершенно непригодных, так же можно заранее выявить тех, у кого искомые способности высоко развиты. Они тоже отправляются на Край, но это лишь потому, что испытание выявляет определенные грани их дарования. Я об этом знаю очень мало, — поспешно добавил Александр Трофимович, заметив, что юноша пытается задать вопрос.
Видимо, на лице Ермолая отразилось разочарование, потому что директор добавил:
— Вскоре к нам приедут психологи, Вам предстоит пройти обследование вместе со всеми — таков порядок; и вот их можно будет расспросить подробно.
И он продолжил рассказ о том, что отобранным заранее кандидатам обычно предлагают зафиксировать свое состояние на специальных пластинах, способных запечатлеть некоторые характеристики биополей человека. Делается это с двойной целью: во-первых, чтобы оценить эффект обучения в Школе Радуги, и во-вторых — если в ходе такого обучения человек случайно пострадает, фиксирующая пластина поможет восстановить былое здоровье.
— Конечно, имеется в виду не просто телесное здоровье, а важные для обучения в Школе Радуги способности, — подчеркнул директор, хотя юноша и сам это понял.
— Итак, вот она, эта пластина, — Особист подошел к столику и открыл тяжелый стальной ящичек.
Внутри оказалась ровная коричневатая масса, похожая на застывшую кашу.
— Вам надо положить на пластину ладонь и постараться немного нагреть её своим теплом, — подсказал директор, отходя в сторону.
На ощупь пластина походила на мягкую глину. Ермолай добросовесно попытался направить свое тепло вглубь пластины. После занятий с Ольгой это было несложно. Но пластина, создание бесчувственное, никак на его усилия не отозвалась.
— Мне кажется, достаточно, — сказал наблюдающий за ним Особист.
Он закрыл ящик — оказалось, тот запирался ещё и на ключ — и запломбировал, пропустив шнурок печати через маленькие петельки на ручке. Ученик расписался на трех бумагах, одну из которых, свернув и залив специальным влагозащитным составом, Александр Трофимович прилепил к ящику.
— Все, Харламов, можете быть свободным.
Дочь шамана не то, чтобы не замечала юношу в его же собственном доме — скорее, держала дистанцию. На его реплики реагировала, но так, чтобы продолжения разговор не имел. А на вопросы о мире духов, Школе Радуги и всём необыденном уклончиво отвечала, что расскажет позднее. Поговорить с нею не удалось, да и Анна смотрела насмешливо, отчего заранее подготовленные слова вдруг забывались, и он сам себе казался никчемным существом. Отец был завален работой, а к матери с такими вопросами идти не следовало. Она, как и все матери, не столько ответит, сколько собственных вопросов назадает. И как ей объяснишь столь внезапный интерес к Школам Радуги, миру духов и собственным непонятным способностям?
